— Подойди к ней, Эмбер, — приказал Дункан.
На мгновение Эмбер замешкалась, не в силах заставить себя двигаться. Потом ноги повиновались приказам — скорее разума, чем сердца. Она приблизилась к норманнской наследнице.
— Леди Ариана, — произнесла она, наклоняя голову. На краткий миг любопытство оживило глаза, которые были того же густо-фиалкового цвета, что и драгоценные камни, вплетенные в волосы Арианы. Потом густые черные ресницы опустились.
Когда они снова поднялись, то в глазах словно бы закрылась какая-то дверь. В них не осталось ничего от любопытства или какого-нибудь другого чувства. Глаза наследницы были так же холодны и безразличны, как и аметисты у нее в волосах.
— Очень приятно, — сказала Ариана.
Голос ее звучал равнодушно, в словах слышался акцент, говоривший о ее норманнском происхождении. Она ничем не выразила желания прикоснуться к Эмбер, не протянула даже кончиков пальцев для самого беглого приветствия.
Эмбер подумала, что такая сдержанность Арианы объясняется скорее ее характером, чем каким-то особым предупреждением, которое мог сделать ей Дункан относительно прикосновений к ней, Эмбер.
— Ты проделала долгий путь, — проговорила Эмбер.
— Рабыня идет туда, куда ей приказано. — Ариана грациозно пожала плечами и отложила арфу в сторону.
Ледяные пальцы прошлись по спине Эмбер. Было очевидно, что Ариане предстоящий брак с Дунканом желанен не более, чем самой Эмбер.
— Видишь теперь, зачем ты мне нужна, — насмешливо сказал Дункан. — Восторг моей нареченной по поводу нашего брака напоминает мне о том, что ее отец считает саксов своими врагами. Бог — или, вернее, дьявол — знает, что думает барон Дегэрр о шотландцах.
Ариана не шевельнулась и не произнесла ни слова в ответ на сказанное Дунканом. На ее бледном, прекрасном лице живыми казались одни лишь глаза; они казались живыми так, как кажется живым драгоценный камень, отражая чужой свет, но не обладая своим собственным.
— Это напоминает мне брак Доминика, — добавил Дункан.
Саймон отрезал еще один ломтик мяса быстрым движением кинжала.
— Верно, — сказал он. — Джон отдал свою дочь скорее в отместку, чем в залог истинного объединения кланов.
— Вот именно, — подтвердил Дункан. — У меня нет желания проснуться и оказаться женатым на женщине, не способной родить мне наследников.
Эмбер почувствовала, как Внутренне сжалась эта женщина, неподвижно сидевшая во всем великолепии богатой черной одежды и удивительных украшений.
Кассандра тоже уловила эту внутреннюю дрожь богатой норманнской наследницы. И впервые за все время с настоящим интересом посмотрела на Ариану.
Саймон поставил блюдо с ломтиками мяса, сыра и засахаренными фруктами перед Арианой. Когда он рукой задел ее рукав, она вздрогнула и взглянула на него своими аметистовыми глазами, в которых было отчаяние и ярость попавшего в капкан зверя.
— Эля? — невозмутимо спросил он.
— Нет. Благодарю.
Словно не заметив отказа Арианы, Саймон поставил перед ней кружку со слегка пенящимся элем.
— Ты слишком худа, — резко сказал он. — Ешь.
Саймон отступил назад и теперь больше не нависал над Арианой. Она судорожно выдохнула. Когда она потянулась за ломтиком мяса, ее рука дрожала.
Саймон бесстрастно наблюдал, как она прожевала, проглотила и протянула руку за кусочком сыра. Увидев, что она начала есть и сыр, он посмотрел на Дункана.
— Леди Ариане нужно отдохнуть, — сказал Саймон. — Днем мы ехали без остановки. Да и ночью было не лучше. После Карлайла негде было укрыться от непогоды.
— Я не задержу ее надолго, — ответил Дункан. Он посмотрел на Эмбер. — Возьми ее за руку, колдунья.
Эмбер поняла, что этого не избежать, как только услышала, что Дункан беспокоится о наследниках. Зная все заранее, она успела приготовиться. Рука, которую она протянула Ариане, не дрожала.
Выражение лица норманнской девушки весьма ясно говорило о том, что ей неприятно, когда к ней прикасаются. Она бросила взгляд на Дункана, но, не найдя у него сочувствия, подала руку Эмбер.
Как ни готовилась Эмбер, то хаотическое смешение ужаса, унижения и обманутых надежд, которое переполняло Ариану, чуть не заставило Эмбер упасть на колени.
Ариана оказалась женщиной сильных страстей, зловещих и темных.
— Леди Ариана, не бесплодна ли ты? — спросил Дункан. — Нет.
— Согласна ли ты исполнять супружеский долг по отношению ко мне?
— Да.
Эмбер пошатнулась, пытаясь устоять перед напором необузданных чувств, бушевавших в душе норманнской девушки под жесткой маской внешнего спокойствия.
— Эмбер? — окликнул ее Дункан.
Она не услышала. Она не слышала ничего, кроме одного нескончаемого вопля о совершающемся предательстве, исторгаемого душой Арианы.
— Эмбер. — Голос Дункана звучал резко.
— Она… она говорит правду, — вымолвила Эмбер прерывающимся голосом.
И выпустила руку Арианы, потому что не могла больше вынести горя и ярости, обуревавших душу норманнской наследницы.
Это было слишком похоже на то, что испытывал Дункан.
— Дочь моя, тебе нехорошо? — спросила Кассандра.
— Ничего. То, что она чувствует, вынести можно. Ариана взглянула на Эмбер, и глаза ее сверкнули зарождающимся гневом.
— Ты знаешь, — сдавленным голосом проговорила она. — Ты знаешь. Проклятая колдунья, кто наделил тебя правом терзать мою душу?
— Замолчи, — резко сказала Кассандра.
Она быстро приблизилась к обеим женщинам, и ее алые одежды ярко полыхнули рядом с черными Арианы и золотыми Эмбер.
— Если здесь кого и терзали, так это Эмбер, — продолжала Кассандра. — Посмотри на нее и узнай, что тот черный огонь, который тайно жжет тебя, опалил и ее.
Ариана побелела.
— Узнай также, что твоя тайна, какова бы она ни была, по-прежнему остается тайной. Эмбер прикасается лишь к чувствам, она не ясновидица.
В молчании Ариана разглядывала Эмбер, замечая бледность, покрывшую ее лицо, и напряженную линию рта.
— Только чувства? — прошептала Ариана. Эмбер кивнула.
— Скажи мне, что я чувствую?
— Ты, верно, шутишь.
— Нет. Я думала, у меня нет больше чувств. Что я чувствую?
Тон простого любопытства, каким был задан вопрос, настолько поразил Эмбер, что она невольно ответила.
— Ярость, — прошептала Эмбер. — Всегда безгласный вопль. Предательство столь глубокое, что едва не убило твою душу.
Молчание длилось и длилось.
Потом Ариана повернулась к Дункану и посмотрела на него сузившимися глазами, в которых сверкало презрение.
— Ты вынудил меня поделиться тем, что я прятала даже от самой себя, — сказала она. — Ты вынудил ее испытать боль, которой она не заслуживала.
