Ознакомительная версия.
Глава двадцать восьмая
ПОТОМУ ЧТО ПТАХ НИЗВЕРГ ТВОИХ ВРАГОВ
На следующее утро при дворе царило подавленное настроение. Люди отдавали в тронном зале свои просьбы, не желая нарушать тревожной тишины. Наконец появилась Уосерит в голубом одеянии жрицы, и среди придворных пробежал шепоток.
— Уосерит!
Рамсес обнял ее.
Визири поднялись, выражая сочувствие. Я искала в лице Уосерит признаки печали, но когда жрица повернулась ко мне, я увидела в ее глазах лишь неимоверное облегчение.
— Нефертари! — Она протянула ко мне руки и шепнула мне на ухо: — Все позади!
Прозвучало это так, словно Уосерит никогда по-настоящему не верила, что ее сестра может умереть.
Жрицу окружили придворные, желавшие высказать ей соболезнования.
Вечером, одеваясь к обеду, я тихонько спросила Мерит:
— Как ты думаешь, что теперь будет с Хенуттауи?
— Да не все ли равно! — Мерит усадила малышей на постель и вернулась ко мне — застегнуть ожерелье. — Похоронят в какой-нибудь безымянной могиле, зароют и даже амулета не положат; боги и не будут знать, кто это.
Я подумала о последних минутах Хенуттауи и содрогнулась, представив себе, каково ей было понять, что клинок Рахотепа предназначен для нее. Подойдя к постели, я нежно поцеловала щечку Аменхе.
— Теперь сомнений нет, — прошептала я. — Когда ты научишься ходить и говорить, все взоры в Пер-Рамсесе будут устремлены на тебя; отныне ты — наследник трона своего отца.
Сын потянулся к моим серьгам и залился смехом, словно понимая, о чем я говорю. Но больше во дворце никто не веселился.
Десять дней мы ждали известий от хеттов, и, хотя на возвышении тронного зала стояли только два трона из слоновой кости и золота, я чувствовала себя так, словно мою победу украли. В месяце тот я стану царицей, но, пока не пришли вести из Хеттского царства, радость моя оставалась неполной.
Рамсес взял послание и, прочитав его, медленно поднял на меня глаза.
— Что там? — спросила я.
— Мир! Мир с державой хеттов!
Зал разразился приветственными криками, нарушив тишину, которая висела над дворцом, словно тяжкая пелена. Фараон протянул послание мне. Согласно договору хетты оставляют за собой Кадеш, но в случае войны с Ассирией и мы, и хетты обязуемся не пользоваться своим преимуществом и не нападать друг на друга. Я во второй раз перечитала документ, составленный Пасером на языке хеттов — без единой ошибки! — и подумала: «Это договор на века. Пройдет тысяча лет, а он останется как свидетельство нашего царствования».
— Ты хочешь что-нибудь здесь изменить? — спросил Рамсес.
— Нет. — Я радостно улыбнулась. — Я поставлю печать и отошлю до заката.
— Подайте воск, — приказал Рамсес.
Ему поднесли плошку с расплавленным воском, и после Рамсеса я прижала к воску перстень со своей печатью. На воске появились два сфинкса и анк — символ, который принадлежал моим акху с незапамятных времен. Моя семья будет жить, даже когда Амарна окажется похоронена под песками, а лицо моей матери исчезнет со стены заупокойного храма в Фивах, — ведь останется символ моей семьи.
— Отныне между нашими державами — мир! — провозгласил Рамсес.
— Нужно благословить этот договор! — напомнил Пасер. — Не выбрать ли нам сейчас новую верховную жрицу?
Тут подал голос Аша:
— Предлагаю назначить жрицу Алоли из Фив.
Рамсес посмотрел на меня.
— Думаю, из нее получится хорошая верховная жрица, но Уосерит должна сама решить, отпустит ли она Алоли.
Призвали Уосерит, и я вновь тщетно искала в ее лице признаки скорби. Ее сестра приговорена к вечному забвению, а она улыбается Пасеру. Фараон спросил про Алоли, и Уосерит повернулась к Аше.
— Алоли отлично справится, — произнесла она. — И если хочет, может начать уже с утренней службы.
Аша откинулся на спинку кресла, покраснев до самых бровей.
— А верховный жрец Амона? — спросил Рамсес. — К началу следующего месяца в храме должен быть верховный жрец. Я и так ждал два года, чтобы короновать свою царицу, и больше ждать не стану.
Я мало что помню о коронации, которая состоялась в месяц тот. Против ожидания, когда настал долгожданный день, я испытывала странное спокойствие. Мерит носилась от ларца к ларцу, служанки метались между сундуками в поисках лучших кожаных сандалий и благовоний, а я сидела перед зеркалом из полированной бронзы и думала о событиях, что предшествовали этому дню. Моих злейших врагов уже нет. Хотя змеи, говорят, не умирают от яда своих собратьев, но оказывается, и такое случается.
Когда в Большом зале объявили о казни Рахотепа, все повернулись к Исет, но она не плакала. Наверное, гибель Хенуттауи стала ей возмещением за смерть отца.
Помимо своих мыслей я мало что помню. Тот день в моей памяти — словно палитра живописца, на которой смешались все цвета и краски. Помню, что Мерит надевала на меня лучшие в Пер-Рамсесе наряды, что царица Туйя подарила мне ожерелье из фаянсовых бусин и золота. Еще помню, что ко мне приходили Алоли и Уосерит и были как никогда веселы и разговорчивы. Алоли поблагодарила меня за то, что я предложила назначить ее верховной жрицей. Я призналась, что первым ее имя назвал Аша.
— Думаю, он сильно влюблен, — заметила я. — И кое-кто еще.
Мы посмотрели на Уосерит, и жрица потупила взгляд, словно молоденькая невеста.
— Вы поженитесь после коронации Неферт? — спросила Алоли.
— Да, — вспыхнула Уосерит. — Думаю, поженимся.
— Но ведь верховная жрица…
Уосерит кивнула.
— Я оставлю свою комнату в храме и переселюсь во дворец. Утреннюю службу будет вести кто-нибудь другой. Потом, если у нас будут дети, наверное, уйду совсем… Но не теперь.
— А Хенуттауи? — шепотом спросила я. — Ты знаешь, как…
— Ее похоронят в могиле без имени. Я положу ей в рот амулет, чтобы боги знали, кто это.
Я спокойно кивнула, понимая, что, хоть они никогда не были близки, все же они сестры и Уосерит поступит как должно.
В храме Амона в Аварисе новый верховный жрец Небуненеф капнул мне на парик священное масло. Я закрыла глаза. Где-то у подножия помоста стояла Исет. Я представила ее лицо — с тем же кислым выражением, как когда-то у Хенуттауи. Может, это Исет натравила Рахотепа на Хенуттауи — если и так, я не хотела знать.
— Царевна Нефертари, дочь царицы Мутноджмет и полководца Нахтмина, внучка фараона Эйе и царицы Тии, от имени бога Амона объявляю тебя царицей Египта!
Раздались оглушительные ликующие крики. Аменхе и Немеф, зараженные всеобщим весельем, тоже хлопали и прыгали.
С меня сняли парик и надели корону с грифом — корону царицы. Крылья грифа опускались с двух сторон мне на волосы. Больше мне не носить диадему сешед. У ступеней алтаря Рамсес взял меня за руку.
Ознакомительная версия.
