— Я не вынесу тюрьмы, Бет, не вынесу и не хочу погибнуть на виселице, не совершив преступления.
Она прикусила губу, и он заметил, как в уголке ее рта набухает что-то темное — кровь.
— Я всегда буду ждать тебя, — проговорила она наконец.
Он жарко прижал ее к себе, и она словно расплавилась в его теле, заполняя собою решительно все и двигаясь, чтобы избавить его от движений. Щеку его оросила влага — снова слезинка. А вскоре он уже терялся в догадках, чья она — ее или его…
Глава двадцать третья
Лори так волновало близкое присутствие Моргана, что она едва могла двигаться с ним рядом. Ноги ее подкашивались, и она не падала лишь потому, что опиралась на его руку. Они почти вслепую углубились в заросли сосен, поросшие дикой малиной. Прикосновение Моргана заставляло ее кровь быстрее бежать по жилам и отзывалось болью в глубине ее души.
Последние дни она старалась быть сильной и держаться от него подальше, но он не шел у нее из головы, и вокруг него вращались все ее мысли и чувства. Она могла быть сильной, только не позволяя ему приближаться. Ну что теперь с тобой будет? — повторял ей внутренний голос, и она не знала ответа.
Морган повернул девушку к себе лицом.
— Кажется, мы зашли достаточно далеко? — хрипло спросил он, и она поняла, что на него тоже действует их близость. Она предложила ему поговорить наедине, и в глазах у него мелькнуло изумление, потом еще что-то — и они снова сделались непроницаемыми. Оба они изо всех сил избегали друг друга всю неделю — ради Ника и ради самих себя.
Нет! Они еще не зашли «достаточно далеко». Лори все еще не была готова остаться с ним наедине. Ее голос затаился в дальнем уголке сердца: ведь ей придется произнести слова, которые разлучат их навсегда, и она боялась, что не вынесет этого.
— Лори? — окликнул он с хрипотцой, по-прежнему выдававшей его волнение. Но вместе с ней в голосе прозвучала та странная нежность, которой Лори не слышала уже несколько дней: Моргану удавалось держать себя в руках и не проявлять никаких чувств. Она не могла заставить себя взглянуть на него: если она это сделает, то не выдержит и коснется его, потом губы ее захотят встретиться с его губами, а сердце — обратиться к его сердцу.
— Почему ты дал мне револьвер? — неожиданно вырвалось у нее, хотя она и не нуждалась в ответе. Ей не хотелось услышать, что он доверяет ей, в то время как она не стоила его доверия и знала, что все это время они едут прямо в ловушку.
— Я уже говорил тебе, — мягко произнес он. — Мне не хотелось, чтобы ты попала в руки подонков. — Он усмехнулся, и его редкая усмешка показалась ей чудом. — Хотя я не дал бы им ни единого шанса, даже не будь у тебя револьвера. Ну а если он будет…
Она едва не растаяла на месте: он так редко позволял себе пошутить, что это всегда изумляло ее и приводило в восторг. Но сейчас она не могла восторгаться им. Святая Мария, сейчас ее сердце настолько хрупкое, что одного крошечного укола достаточно, чтобы оно разлетелось миллионом осколков.
Он поднял руку и властно обнял девушку, словно та принадлежала ему. Частица Лори действительно принадлежала ему и будет принадлежать всегда.
— А ты был уверен, что я верну его?
Он замер, словно понимая, что сейчас услышит нечто неприятное. Но, как обычно, Морган встретил вызов лицом клипу:
— Что ты задумала, Лори?
— Я дала тебе слово и держала его, — произнесла она холодно и чопорно. — Но теперь я беру его назад. — Она понимала, что это звучит смешно.
— Ты не объяснишь мне это простым языком? — спокойно спросил он.
Она подавила захлестывающие ее волны сожаления. Сегодня она поговорила с Ником и поняла, что он ни за что не согласится вернуться в Техас. Она уже дала толчок своей схеме, телеграфировав семье, и теперь у нее нет иного выбора, кроме как придерживаться задуманного. Она могла разве что проследить, чтобы при этом никто не пострадал.
Но в глубине сердца она предчувствовала, что все они пострадают: и она, и Ник, и Бет, и Морган. Лори ощутила это сейчас в его спокойном тоне и неожиданно застывшей фигуре. Это указывало на давно подавляемые им переживания.
— Тебе придется растолковать это мне по буквам, Лори. Иногда я кажусь себе тугодумом.
Если бы это было так. Не будь ей до всего этого дела и не люби она его…
— Больше никаких обещаний, — сказала она.
— Почему? — Снова обескураживающая прямота.
— Не думаю, что мне нужно объяснять это тебе, — бросила она.
— Не помогай своему брату угробить свою жизнь, — сердито сказал он. — Не рискуй своей жизнью, а заодно и нашей.
Впервые он сослался на будущее, и у нее тоскливо сжалось сердце.
— Я не могу перечить ему, — пояснила девушка.
— Ему действительно нужна от тебя помощь такого рода? — В голосе его послышалось презрение. — Ну, значит, он не тот человек, за которого я его принял.
Она сбросила с плеч обнимающую ее руку и отпрянула:
— Он не нуждается в моей помощи, но я не могу сложить руки и наблюдать, как ты увозишь его в тюрьму.
— А как ты сможешь помешать мне, Лори? Снова подстрелишь меня? — Он говорил угрожающе-мягким тоном. — Твой брат не смог сделать этого, а ты сможешь?
— Он не смог ради себя, но смог бы ради меня.
— А ты сделаешь это ради него?
— Я уже сделала это прежде, — дрожа возразила она.
— И я этого не забыл, — мрачно процедил Морган.
— Ну почему ты такой упрямый? Почему бы тебе не отпустить его? Тогда…
— Что тогда, Лори? — Лори услышала в его голосе предупреждение. Обиду. Боль. — Ты снова торгуешься?
— Зато ты не торгуешься, рейнджер! Ты несгибаем, и тебя не волнует ничто, кроме собственной проклятой работы, закончить которую ты так мечтаешь.
— Да, я не торгуюсь, — сухо и коротко подтвердил он. — Но я вовсе не равнодушен. — Его скулы затвердели. — Ты права в одном: меня давно уже ничто не волновало, но теперь… — Его губы прижались к ее губам жестким, как тогда, в Ларами, поцелуем. Лори ощутила знакомый жар в крови и менее знакомое, но сладостное вожделение. Сердце девушки вновь заколотилось в груди, и когда Морган притянул ее к себе, она услышала биение его сердца.
Она прижималась к нему всем телом, чувствуя, как все в ней тает от прикосновений его тела и требовательных, безжалостных губ. Голова у нее закружилась, и разум воспарил в небеса, томясь по нему, а губы его продолжали терзать ее жадными поцелуями.
Как во сне, он отстранился, расстегнул свой оружейный пояс и осторожно положил его под дерево. Через секунду он снова был рядом, чтобы заключить ее в объятия и положить на землю. Ее руки легли ему на шею, а он провел языком вниз по ее шее до самого выреза рубашки, — она даже не поняла, чьи руки расстегнули на ней пуговицы. Их пальцы переплелись одновременно с телами, отчаянно отыскивая друг в друге то, что каждый из них мог дать другому. Как будто оба знали, что любят последний раз…
