— Моя грешница жена, любительница азартных игр! А ведь я поверил, что у тебя есть что-то по-настоящему убийственное.
Пенелопа улыбнулась ярко и дерзко, и Майкл решит, что разговоров на сегодня достаточно.
Он уложит жену на пол столовой и раздел догола, восхищаясь каждым обнажавшимся участком ее тела. Ее смех сменился вздохами восторга, а он напоминал ей снова и снова, как сильно ее любит.
Долгие годы на вопрос детей и внуков, откуда на столе «Адского дома» появилось это круглое черное пятно, маркиза Борн отвечала, что инжирный пудинг оказался неудачным... но маркиз всякий раз возражал ей, утверждая, что, по его мнению, это быт самый удачный инжирный пудинг на свете.
«Дорогой Шестипенсовик!
Знаешь, я сохранил их все. Каждое присланное тобой письмо, даже те, на которые так и не ответил. Прости меня за столь многое, любовь моя: за то что я оставил тебя, что так и не вернулся домой, что мне потребовалось очень много времени, чтобы понять — мой дом там, где ты, и что пока ты рядом; все остальное не имеет значения.
Но в самые темные часы, в самые холодные ночи, когда я понимал, что потерял все, у меня все же оставались твои письма. И с их помощью я чувствовал, что ты по-прежнему рядом.
И тогда я любил тебя, моя дорогая Пенелопа, сильнее, чем можно себе представить, — так же, как люблю тебя сейчас, сильнее, чем ты думаешь.
Майкл
«Адский дом», февраль 1831 года».
Неделю спустя
Кросс проснулся, как обычно, в своем кабинете в «Падшем ангеле», на убогом ложе, втиснутом между переполненным книжным шкафом и огромным глобусом, заваленным документами. Необычным явлением была женщина, сидевшая за его письменным столом.
Нет, стоп. Не женщина. Леди. Молодая светловолосая леди в очках.
Она читала его бухгалтерскую книгу.
Кросс сел, не обращая внимания на то, что был без рубашки и что джентльмены, как правило, не здороваются в полуголом виде с дамами. К черту условности. Если женщина не хочет видеть его полуголым, нечего ей врываться в его кабинет по ночам.
То, что мужчины, как правило, не ночуют в собственных кабинетах, особого значения не имело.
— Могу я вам чем-то помочь?
Она даже глаз не подняла.
— Вы ошиблись в расчетах в колонке Е.
Что за чертовщина?
— Быть того не может.
Она подтолкнула на переносице очки и заправила за ухо выбившуюся белокурую прядь, не отрываясь от гроссбуха.
— Ошиблись. Здесь должно быть сто двенадцать тысяч триста сорок шесть фунтов и семнадцать пенсов.
Невозможно.
Он поднялся, подошел и посмотрел поверх ее плеча.
— Тут так и написано.
Она мотнула головой и ткнула пальцем в строчку. Кросс заметил, что кончик пальца слегка кривоват и загибается чуть вправо.
— Вы написали сто двенадцать тысяч триста сорок пять фунтов и семнадцать пенсов. Вы... — Она посмотрела на него снизу вверх, отметив его высокий рост и голую грудь. Глаза ее под очками напоминали совиные. — Вы... вы потеряли фунт.
Кросс перегнулся через нее, нарочно придавив своим телом и с удовольствием услышав, как она ахнула.
— Это цифра «шесть».
Она кашлянула и взглянула еще раз.
— О!.. — Наклонилась, всмотрелась внимательнее. — Должно быть, у вас окончательно испортился почерк, — сухо произнесла она, взяла карандаш и поправила цифру.
Кросс хмыкнул.
Приковавшись взглядом к костной мозоли у нее на пальце, он негромко прошептал ей на ухо:
— Вы специальная бухгалтерская фея, присланная глухой ночью для проверки моих счетов?
Она чуть отодвинулась и повернулась к нему.
— Сейчас час дня, — будничным голосом произнесла она, и Кроссу внезапно очень захотелось снять с нее очки и зацеловать ее до потери сознания — просто чтобы проверить, что на это скажет эта странная молодая женщина.
Он подавил свой порыв и улыбнулся:
— Значит, присланная глухим днем.
Она моргнула.
— Меня зовут Филиппа Марбери.
Глаза Кросса округлились, он поспешно шагнул назад, сбил вешалку для шляп, повернулся, чтобы подхватить ее... ему ни под каким видом нельзя находиться без рубашки в кабинете игорного ада рядом со свояченицей Борна!
Обрученной свояченицей Борна! Неслыханный позор!
Он схватил рубашку. Помятая и поношенная, но сойдет и такая. Безуспешно разыскивая дырку для головы, Кросс опять попятился. Как можно дальше.
Она встала, обошла стол и направилась к нему.
— Я вас расстроила?
Да почему в этой дурацкой рубашке нет горловины? Кросс выставил ее перед собой, как последнее средство, щит от этих огромных, все видящих глаз.
— Ничуть, но у меня нет привычки проводить в полуголом виде тайные встречи с родственницами моих партнеров.
Она обдумала его слова, склонив голову набок, и сказала:
— Ну вы же спали, поэтому никак не могли предотвратить это.
— Почему-то я сомневаюсь, что Борн посмотрит на это так же.
— Во всяком случае, выслушайте меня. Не зря же я сюда приехала.
Кросс знал, что должен отказаться. Понимал обостренным чутьем игрока, что эту игру продолжать нельзя. Что выиграть в ней невозможно. Но в этой молодой женщине было что-то такое, что не давало ему остановиться.
— Ну раз уж вы приехали сюда... чем могу служить, леди Филиппа?
Она набрала в грудь побольше воздуха. Выдохнула.
— Мне нужно, чтобы меня обесчестили. И я слышала, что вы в этом большой специалист.
двадцать два, карточный термин. (фр.)
двадцать одно, карточный термин. (фр.)
Тоска (фр.).
Напиши мне, пожалуйста (последовательно на французском, латыни, немецком, итальянском и валлийском языках).
День святого Михаила — 29 сентября.
Элоа — «сестра ангелов», ангельское существо, родившееся из слезы Иисуса Христа, героиня поэмы Альфреда де Виньи (1823 г.).
