— Я это понимаю. — Фьора прищурилась. — В то время, как ты позволяешь иностранному монаху управлять толпой, сам предпочитаешь беседовать с королями и великими людьми сего мира? Но знаешь ли ты, что этот посланец папы, ненавидящего тебя, является твоим врагом в еще большей степени, чем моим?
Я лишь пешка на шахматной доске.
— Что ты об этом знаешь? — Лоренцо устремил на нее пронзительный взгляд.
— Я знаю больше, чем ты…
И Фьора коротко рассказала, что произошло в большой зале монастыря Санта-Лючия.
— Оставь монаха закончить свое дело, — добавила она с презрением, — и вскоре племянник Сикста IV станет хозяином Флоренции, хозяином, который заставит уважать свою волю!
По мере того как она говорила, чрезвычайно подвижное, выразительное лицо Лоренцо позеленело, как будто краска с его бархатного платья перешла на него.
— Монах живет в монастыре Сан-Марко. Сегодня ночью он будет арестован и препровожден под надежным эскортом до границ Флоренции. Я благодарю тебя за то, что ты представила доказательства того, о чем я подозревал. Деметриос может тебе это подтвердить…
— Возможно, — произнесла с иронией Фьора, — но тем не менее нас подвергают всеобщему преследованию… в то время как донна Пацци свободно разъезжает по большим дорогам.
— Я обещаю разыскать ее, но для вас я ничего не могу сделать, кроме как дать вам возможность уйти и укрыть вас в надежном месте…
— Я разыщу ее сама, — сердито бросила Фьора. — Можешь обо мне не беспокоиться, раз ты не смог отомстить за моего убитого отца, чья честь была запятнана…
— Марино Бетти убит, и Савалье сделал это по моему приказу, — сказал Лоренцо в свое оправдание.
— Да, но ночью, тайком, а не прилюдно и не на центральной площади! В результате мой отец по-прежнему остается отверженным, лгуном и, почему бы и нет, предателем в глазах всех горожан!
— Действительно, почему бы нет? — вскипел наконец Лоренцо. — У меня есть все основания предполагать, что он предал республику, помогая своим золотом вооружить герцога Бургундского. Фуггеры потребовали выплаты по векселю ста тысяч флоринов, переведенных ими в казну Бургундии на счет мессира Филиппа де Селонже. Что ты на это скажешь?
— Ничего… нет, спрошу: деньги были выплачены?
— Банку Фуггеров? Конечно, нет. Твой отец умер, и состояние находится под контролем…
— Под твоим контролем и без всякого на то права! — бросила Фьора обвинение в лицо Лоренцо.
— Это был единственный способ не дать им попасть в руки семьи Пацци, а твое удочерение подмочено ложным документом! Что касается Фуггеров, тем хуже для них! Они будут договариваться с герцогом Бургундским…
— Итак, — медленно произнесла Фьора, — моего отца считают не только отверженным и лгуном, но и бесчестным человеком, его, чье слово никогда не подвергалось сомнениям?
Это было мое приданое!
— Твое приданое?
— Неподалеку, в соседнем монастыре, я была обвенчана с посланником из Бургундии в ночь перед его отъездом. Он знал правду о моем рождении и потребовал заключить этот брак, потому что ты отказался помочь его хозяину. Теперь я графиня де Селонже.
— Доказательства! Есть ли у тебя доказательства? — воскликнул Лоренцо, лицо которого из смертельно бледного стало багровым.
Фьора уже была готова сказать, что она не знает, где теперь находятся бумаги, как вдруг раздался голос.
— Вот они, сеньор! — спокойно сказала Леонарда и приблизилась, держа в руках пергаментный свиток, перевязанный зеленой лентой. — Ты найдешь здесь акт об удочерении донны Фьоры, ее свадебный контракт, подписанный и подтвержденный печатью ее супруга, копию векселя и даже аттестацию с подписью и печатью падре Антонио, приора монастыря. Мессир Франческо Бельтрами накануне смерти, зная о том, что его преследуют враги, передал все это мне…
Лоренцо Великолепный взял свиток, протянул его Полициано. Внезапно отяжелевшим шагом Лоренцо прошел и сел в высокое кресло Деметриоса.
— Читай! — произнес он.
Поэт развязал ленту и пробежал бумаги взглядом, затем снова их свернул:
— Все в порядке, сеньор!
— Есть еще и другое доказательство, — сказала Леонарда и, достав из-за корсажа золотое кольцо с гербом Селонже, показала его Лоренцо, затем с торжественным видом надела его на палец Фьоры, которая тут же сжала руку, не сумев скрыть дрожь, охватившую ее.
— Итак, ты супруга одного из первых лиц Бургундии? — Лоренцо невесело засмеялся и продолжал:
— Так почему же твой супруг не явился вовремя, чтобы во всеуслышание защитить тебя перед теми, кто тебя обвинял? Почему не вызвал он на дуэль за невольно нанесенное оскорбление его имени?
— Потому что в данный момент я, очевидно, уже вдова, — Фьоре не удалось скрыть своей горечи. — Мессир де Селонже готов был умереть, чтобы наказать себя за то, что своей женитьбой на мне он запятнал свое имя… Он продал себя, чтобы помочь Карлу Смелому!
Лоренцо встал, сделал несколько шагов, чтобы успокоиться, затем остановился перед Фьорой. По ее застывшему лицу текли слезы.
— Бедное дитя! — произнес он с бесконечной нежностью. — Сможешь ли ты когда-нибудь поверить в любовь мужчины?
Будучи не в силах произнести ни слова и почувствовав вдруг себя бесконечно усталой, Фьора отрицательно покачала головой.
— Во всяком случае, — продолжал Лоренцо, — если твой муж и умер, то это должно было произойти совсем недавно, так как его видели в тот день, когда грабили твой дворец!
Кровь прилила к щекам Фьоры.
— Этого не может быть, — произнесла она угасшим голосом.
— Нет, — сказал Полициано, — это правда. Я видел его, но узнал не сразу, так как он был одет очень скромно. Селонже стоял в толпе и смотрел. Я увидел, как он с кем-то разговаривал. Возможно, Селонже спрашивал, что все это значило. Я не знал, по какой причине он находился здесь, и не сразу подошел к нему. Когда я решился, то не смог пробраться через толпу, и потом он бесследно исчез…
— Я думаю, он шпионил, — предположил Лоренцо. — Я приказал обыскать все постоялые дворы, все таверны, — но никто его не видел, никто не мог сказать, что с ним стало…Фьора, казалось, не понимала, что он говорит. Она слушала Лоренцо с сияющими глазами, как будто раздавалось пение ангелов.
— Он вернулся! — вздохнула она. — Он вернулся, хотя поклялся больше никогда меня не видеть…
— Прости мне, Фьора, — сказал Лоренцо, — но ты уверена, что он хотел тебя видеть?
— Кого же еще? — воскликнула молодая женщина с неожиданным возмущением.
— Твоего отца. Город Нейс по-прежнему оказывает сопротивление Бургундии, и позавчера, первого мая, кончился срок перемирия, подписанного три года назад между Францией и Бургундией.
