– Перо заплатят мне хорошие деньги, если я вас верну, так что не думайте, что можете утопиться, воспользовавшись тем, что я за вами не слежу. Я наблюдаю за вами каждую минуту.
– Благодарю за внимание, – ответила она сыщику, – но я невиновна. Так что я не боюсь.
Селин очень хотела бы отделаться хотя бы от Коллина Рэя, но тот проследовал за ними на корабль. Он даже улучил момент, чтобы переговорить с ней наедине, пока Харгрейвс обсуждал что-то с капитаном относительно их размещения на судне.
Рэй протянул руку, схватил ее за подбородок и подушечкой большого пальца провел по щеке. Селин попыталась отвернуться, но он только крепче сжал пальцы.
– Вам следовало принять мое предложение, Селин. Будь вы моей, я не выдал бы вас Харгрейвсу, когда он, разыскивая вас, обратился в магистрат.
Он отпустил ее подбородок, пожал плечами и отряхнул руки, словно испачкался, прикасаясь к ней.
– Но раз уж так сложилось, и вы предпочли своего ублюдочного муженька, мне ничего больше не оставалось.
– Я не согласилась бы стать вашей, даже если бы вы, стоя под виселицей, обещали за это перерезать петлю на моей шее! – Селин плюнула прямо ему в лицо.
Прежде чем она успела сообразить, что происходит, Рэй поднял руку и со всего размаха ударил ее по щеке. Селин отлетела назад, ударилась о перила и едва не задохнулась от пронзившей все тело боли.
В мгновение ока рядом с ней оказался Джонатан Харгрейвс.
– Руки прочь, Рэй! Я не желаю привезти домой остатки прежней роскоши. Вы уже проводили нас на корабль, теперь можете отправляться домой.
Не сказав Харгрейвсу ни слова, Рэй удалился, но прежде, словно издеваясь, отвесил Селин поклон, точно такой, как когда-то в день их первого знакомства.
Корабль поднял якорь. Селин не нашла в себе сил смотреть на медленно удаляющиеся изумрудные тростниковые плантации и густые джунгли на склонах гор. Она боялась в последний раз увидеть особняк Данстан-плейс, стоящий на вершине холма прямо над морем.
Она повернулась спиной к Сан-Стефену и к разбившимся вдребезги мечтам о том, какой могла бы стать ее жизнь.
Фостер в лакейской заваривал чай, а Эдвард просто сидел на табурете с высокими ножками и нервно тер колени ладонями.
– Это хуже, чем я мог себе представить, – наконец произнес Фостер.
Продолжая болтать, он аккуратно выкладывал нарезанные ломтики лимона на тарелочку. Удовлетворенный своей работой, Фостер поставил ее на большой поднос рядом с чайником, чашками и блюдцами из того же сервиза и блюдом с ананасовым пирогом.
– Он пьян уже два с половиной дня. – Эдвард удрученно покачал головой и издал глубокий печальный вздох. – Что с ним будет? Он переживает это куда сильнее, чем смерть Алекса.
– Конечно! На Алексе он не был женат. Можешь отнести поднос в гостиную? Мисс Ада и мистер Уэллс ждут чай. – Фостер принялся ловко сворачивать салфетки.
Эдвард вздохнул:
– Я не могу. Я слишком расстроен и не могу ничем заниматься – только переживать. К тому же, если я увижу, как плачет мисс Ада, я и сам разрыдаюсь. Ты ведь, Фостер, знаешь, какой я. Я не могу ничего с собой поделать.
Фостер пристроил салфетки и подхватил поднос за ручки, но потом снова поставил на стол. Больше всего его удручала мысль о том, что они с Эдвардом старательно способствовали свадьбе Корда.
– Мы должны были поверить мисс Селин в первый же вечер, когда она говорила нам, что она не Джемма О’Харли. Ничего подобного не произошло бы, если бы Кордеро женился на той женщине, на которой должен был, – сказал Фостер.
– Мы должны были догадаться, что что-то не так, когда ей не подошло ни одно из привезенных платьев, ни одни туфли из сундука.
– Никогда бы не поверил, что она – убийца. Ее внешность совершенно не подходит для этого, – сказал Фостер.
– Хотел бы я, чтобы у нас была возможность что-нибудь сделать. Хотел бы я, чтобы Кордеро взял себя в руки.
– Если бы желания были лошадьми, попрошайки ездили бы верхом, Эдди, – философски заключил Фостер, снова поднимая поднос.
Эдвард шустро вскочил с высокого табурета, придержал двери и последовал за приятелем в гостиную.
Фостер прошел через всю комнату и поставил поднос на маленький столик.
– Глоток чая вам не повредит, мисс Ада, – сказал слуга и, не дожидаясь ее согласия, налил в чашку ароматный напиток.
Ада целыми днями сидела на диванчике в углу гостиной и никто, даже Говард Уэллс, не мог улучшить ее настроения. Глаза ее покраснели и распухли от слез, лицо покрылось красными пятнами. Фостера так и подмывало сказать ей, что ее природный румянец не нуждается в подобном дополнении.
Ада потянулась за чашкой. Руки ее так дрожали, что она непременно пролила бы чай на блюдце, если бы Фостер не помог ей. Поведение домашних грозило вот-вот вывести его из равновесия.
– Что мы будем делать, Фостер? – жалобно подняла на него глаза Ада, с трудом разлепив опухшие от слез веки. Даже Элис ужасно огорчена.
– Если вас интересует мое мнение, мисс Ада, я думаю, мы все должны взять себя в руки. – Он многозначительно посмотрел на Эдварда. – От нас ни для кого нет никакой пользы, пока мы в таком состоянии.
Уэллс тоже взял чашку дымящегося чая и добавил в него столько молока, что напиток совершенно побелел.
– Каждый раз, когда я думаю о бедняжке Селин, представляю, как она в полном одиночестве сидит сейчас в какой-нибудь каютке на корабле, или, того хуже, что произойдет, если вдруг ее осудят…
Ада запричитала. Фостер бросился вперед, чтобы подхватить ее чашку и не дать разлить горячий чай прямо на колени.
– Всегда остается надежда, – сказал он.
– Мы никогда ее больше не увидим! – Эдвард бросился прочь из комнаты и столкнулся в дверях с Огюстом Моро.
– Проклятье, Лэнг! – воскликнул Огюст, хватая слугу за плечи, отставляя его в сторону и широкими шагами направляясь к присутствующим через всю комнату. Посмотрев на Аду и Говарда Уэллса, он обратился прямо к Фостеру: – Где мой сын?
Фостер даже вздохнул с облегчением:
– Он в библиотеке. Случилось самое ужасное…
– Знаю. Весь остров знает. – Огюст уже выходил из гостиной, направляясь в коридор. – Я приехал, как только узнал. Что Корд думает делать?
– Боюсь, ничего, – с недовольным вздохом сказал Фостер.
Огюст остановился и резко повернулся к Фостеру, который даже отступил на шаг.
– Как это «ничего»?
– Кордеро мертвецки пьян. И пребывает в таком состоянии с того самого момента, как забрали мисс Селин.
Лучше смерть, чем такое количество рома.
В голове у Корда гудело так, что он едва мог открыть глаза. Ему казалось, что язык его распух и уже не умещается во рту, в котором был такой привкус, словно он жевал овечью шерсть. Он развалился в кресле, не желая двигаться, потому что, как только пытался сесть, сердце начинало стучать словно молот о наковальню.
