– Конечно. Все, чем я владею, в твоем полном распоряжении. В том числе и кларет.
Она склонила голову набок:
– Спасибо.
– Составишь мне компанию в библиотеке?
– А поближе нельзя?
– Нет, – отрывисто бросил Джозеф и направился к лестнице, полагая, что она последует за ним.
Разумеется она пошла. Она не собиралась терять его из виду. Он знает, что она задумала. Не может быть, чтобы он неверно истолковал причину, по которой она нарушила его уединение.
Пока его сардонические ремарки сдерживали ее. Но он найдет более острое оружие, если она атакует каменные бастионы, защищающие его чувства. Сидони приехала, готовая сражаться не на жизнь, а на смерть.
Столь поздний приезд давал слабую надежду, что она застанет его врасплох в постели, и еще более зыбкий шанс, что природа возьмет свое. Это при условии, разумеется, что он все еще желает ее. Она буквально изнемогала от жажды его прикосновения, но, быть может, он позабыл те волшебные мгновения, когда они сливались друг с другом настолько полно, что было непонятно, где заканчивается он и начинается она. Сидони преодолела нервный спазм в горле.
В библиотеке есть диван. И стол. Не все еще потеряно.
В библиотеке Джозеф налил Сидони вина и жестом предложил сесть в кресло. Огонь в камине потрескивал – значит, он еще не ложился. Он уже признался, что почти не спит. Как отчаянно ей хотелось, чтобы это признание уязвимости побудило его выслушать ее.
Он подлил в свой бокал вина и, подойдя к окну, стал хмуро смотреть на грозовое море и небо, периодически освещаемое молнией. Сидони сидела и вглядывалась в его профиль, отыскивая малейшие признаки раздражения. Он выглядел усталым и угрюмым. За последние дни оборона его окрепла. Гнев был запрятан настолько глубоко, что если бы она не знала его так хорошо, то не распознала бы это его состояние.
– Скажи мне, зачем ты приехала, Сидони? – В голосе Джозефа не было и следа знакомой иронии.
Она поставила нетронутый бокал с вином на каминную полку. Ей представлялось, что они будут перебрасываться словами чуть дольше. Надеялась на это. Если, выложив свои карты, она проиграет, ей не останется ничего другого, как вернуться в Лондон и жить без Джозефа. Да поможет ей бог, ведь это было куда страшнее, чем предложить себя незнакомцу, чтобы спасти Роберту. Следующие несколько минут грозили разбить ей сердце.
Сидони выпрямилась в кресле, велев себе быть храброй, и посмотрела на Джозефа.
– Я хочу, чтобы наш брак был настоящим. Мы не можем жить порознь: я – в Лондоне, ты – здесь, как медведь в берлоге.
К ее удивлению, он слабо улыбнулся:
– Вижу, ты восстановила свой боевой дух.
Она вскинула голову, хотя он смотрел не на нее, а на бушующую за окном грозу.
– Я намерена бороться за тебя, Джозеф. Ради себя. И ради… нашего ребенка.
Он отхлебнул вина.
– Весьма похвально, моя дорогая.
Она ждала, что он скажет дальше, но он молчал.
Когда молчание затянулось, Сидони нахмурилась:
– И это все, что ты можешь сказать?
Он по-прежнему не смотрел на нее.
– Да, не считая того, что желаю тебе счастливой обратной дороги завтра поутру.
Она вздрогнула.
– А ты жесток.
– Нет. Я просто повторяю то, что сказал тебе в прошлый раз. – Плечи его напряглись, и он вынудил себя продолжать: – Сожалею, что ты проделала такой долгий путь в такую погоду, чтобы услышать это снова. Я никогда не буду жить с тобой как муж.
– Я с этим не смирюсь. – Руки ее, лежавшие на коленях, сжались в кулаки.
Он пожал плечами:
– Смиришься, – помолчал. – Рано или поздно.
– Джозеф, неужели мы не можем все решить по-другому? – Ей очень хотелось оставаться гордой и сильной, но, столкнувшись с его непреклонностью, она не могла сдержать отчаяния.
Глаза его, твердые и суровые, устремились на нее.
– Нет.
Он не оставлял места для переговоров. Пропади все пропадом, неужели она и в самом деле потерпела неудачу? После их любви, радости и мук. Неужели ей придется строить будущее без него? Помимо воли у нее вырвалось то, о чем она поклялась не говорить:
– Но ты же любишь меня.
Она приготовилась к отрицанию, но он улыбнулся – на этот раз с намеком на теплоту.
– Конечно, я люблю тебя.
Это быстрое признание смягчило ее истерзанную душу, хотя его невозмутимость шла вразрез с важностью сказанных слов. Она вскочила и проговорила с надеждой:
– Значит, у нас есть шанс.
Он покачал головой и отвернулся.
– Нет. – Голос его стал суровым и отрывистым. – Ни малейшего.
Охваченная безысходностью и отчаянием, Сидони придвинулась ближе и сообразила, что он наблюдает за ней в оконное стекло. Слишком часто отражения выступали посредниками между ними. Пора им наконец посмотреть друг другу в лицо.
– Джозеф, я люблю тебя. Ты любишь меня. Почему мы должны быть врозь?
Она осмелилась дотронуться до его руки. Он дернулся, как будто обжегся.
– Не надо.
– Ладно. – Сидони опустила руку, но сила его реакции подсказывала ей, что ее присутствие не оставляет его безучастным. – Ответь мне.
– Потому что мы не можем быть вместе.
Ее слабая попытка сохранить достоинство совершенно не удалась. Она поспешно заговорила:
– Я знаю, что обидела тебя. Ты и представить себе не можешь, как я сожалею о том, что сделала. Прости… прости, что не рассказала тебе о брачном свидетельстве твоих родителей. – Как ни старалась Сидони держаться, голос ее все же дрогнул: – Прости, что не сказала тебе о ребенке.
– Сидони…
Не дав ему отвергнуть ее извинение, она поспешила продолжить. Она должна убедить его простить ее. Должна.
– У меня больше никогда не будет от тебя тайн. Я никогда не буду лгать или обманывать тебя. Я буду такой, какой ты хочешь.
– Ты и есть такая, какую я хочу. – Джозеф говорил так тихо, что ей пришлось напрягать слух. – Всегда была такой, какую я хочу. Но жизнь с тобой сделает меня несчастным. Будь милосердна, милая Сидони, оставь меня моему одиночеству.
Гнев прогнал страдание в голосе Сидони.
– Твое одиночество убьет тебя.
– Молю бога, чтобы так и было, – с горечью отозвался он.
– Не прогоняй меня! – На этот раз, дотронувшись до его руки, она не дала ему отстраниться. – Дай мне неделю. Это все, о чем я прошу. Неделю, в которую мы будем любовниками, как тогда. Неделю, чтобы вспомнить, что мы значим друг для друга.
Он не откликался. Бледность говорила о том, какими мучительными были для него ее мольбы. Будь она не в таком отчаянии, то отступила бы из сострадания.
– Мне не требуются напоминания.
– Неделя, Джозеф.
Она придвинулась к нему и вдохнула чистый мужской запах. Боль от того, что он так близко и в то же время так далеко, была сокрушительной.
