— Как только мы поженимся, нам, вероятно, удастся это устроить, — пообещал он. — Я не представляю себе, как рассказать твоей семье правду, поэтому мы должны сделать вид, что хотим поселиться где-нибудь в другом месте на время. Может быть, они не слишком расстроятся, если мы пообещаем, что будем иногда приезжать к ним в гости, и, таким образом, они смогут видеться с внуками.
Таня кивнула:
— Да, может, на Рождество или другие праздники.
Все-таки они расстроятся, — вздохнул Адам.
— Они смирятся с этим, — утешала его Таня. — По крайней мере, это будет совсем по-другому, чем раньше. Теперь они не будут волноваться за меня. Тогда они не знали, увидят ли вообще меня когда-нибудь. Теперь они знают, что я вернусь.
— Это не совсем так, Таня, — не согласился с ней Адам. — Наша жизнь полна риска день ото дня, в ней нет никаких гарантий. В любой момент нас может подстерегать опасность. Тебе известно это так же хорошо, как и мне.
— Ты прав, но наши дни на земле сочтены на небесах, и когда придет время, нас позовут. Этот день может наступить завтра для каждого из нас. И случиться это может где угодно: здесь, в Пуэбло, или на равнинах, и ничто не сможет этого предотвратить. Можно попасть под экипаж на шумной улице или спокойно умереть в своей мягкой постели.
— Не важно, где мы будем находиться, когда это произойдет. Если мы останемся, неизбежное может случиться и здесь. Мы не можем надеяться, что нам удастся избежать своей судьбы, преградить ей путь.
Адам улыбнулся:
— Какой же умудренной в вопросах жизни ты стала, моя женщина.
— Я научилась этому у твоего народа, у нашего народа, — поправила она себя. — Они научили меня терпению и тайнам, я поняла, что тщетно пытаться бороться с тем, над чем не имеешь власти.
— У тебя много власти надо мной, — сказал он, прикоснувшись губами к ее губам, — хотя ты не борешься со мной.
— Это потому, что твоя власть надо мной сильнее, — ответила она шепотом. — Ты навсегда пленил мое сердце.
Таня жила на ранчо уже десять дней и в полной мере наслаждалась каждой минутой, хотя и здесь было несколько грустных моментов. Было блаженством проводить целый день с Адамом, а ночью находиться в его жарких объятиях. Здесь не было никого, кто подглядывал бы за ней и следил, чтобы она достойно себя вела. Она чувствовала здесь облегчение оттого, что Джеффри не надоедал ей своим присутствием и неожиданным появлением.
У Джулии совсем не оставалось времени следить за поведением сестры, поскольку она сама была полностью занята, отбиваясь от ухаживаний решительно настроенного Роберто. Он не страшился отказов и острого языка Джулии, а наоборот, подшучивал над ней и получал удовольствие и сердечно смеялся, когда она выходила из себя.
— Ах, мой милый колючий кактус, — посмеивался он. — Когда ты спрячешь свои острые иголки?
— Никогда! — непреклонно заявляла она, надувшись.
— Моя милая, ты знаешь, какой соблазнительной ты бываешь, когда сердишься? — спросил он, показывая в широкой улыбке свои белые зубы. — Твои губки просят, чтобы их поцеловали, особенно нижняя, которую ты все время выпячиваешь. Я думаю, ты специально дразнишь меня, еще больше распаляя во мне желание.
Джулия сердито топнула ногой:
— Какой же ты самонадеянный! Сколько раз мне нужно еще повторить, что меня интересует другой мужчина? У тебя совсем нет гордости?
Темные глаза Роберта блестели.
— Гордость тут ни при чем. Этот другой мужчина твой любовник?
— Конечно нет! За кого ты меня принимаешь? — возмущенно воскликнула Джулия.
Улыбка Роберто сделалась шире.
— Ты помолвлена с ним? — продолжал допытываться Роберто.
Джулия сделала слишком длинную паузу перед тем, как ответить;
— Нет, еще нет.
— Тогда почему я должен перестать за тобой ухаживать, моя голубка?
Не успела Джулия понять, что он собирается делать, как Роберто заключил ее в свои объятия. Какую-то секунду его глаза пожирали ее, потом он заглушил губами ее возгласы. Конечно, это не был нежный, ищущий поцелуй, о котором она часто мечтала, как все девушки мечтают о своем первом поцелуе, но он не был и грубым. Роберто просто заявлял о своих правах на нее, делая это твердо и решительно.
Она упиралась в руку, что поддерживала ее голову, и чувствовала себя жертвой удивительного момента. Его теплые, решительные губы вызывали в ней ощущения, о которых она раньше никогда не подозревала. Хотя мозг Джулии кричал и сопротивлялся его превосходящей силе, ее тело начало таять от его опытных прикосновений.
Наконец она перестала сопротивляться, ее руки начали теребить его рубашку, чувствуя быстрые удары его сердца. Она крепче прижалась к нему, позволяя поддерживать свое тело на ослабевших ногах. Он проводил рукой по ее спине, и по ней пробегала дрожь.
К тому времени как он ее отпустил, она была полна страстного, доселе неизвестного желания. Он внимательно изучал нежные черты ее лица, серо-зеленые глаза и распухшие от поцелуя губы.
— Теперь я имею представление о том, как ты будешь выглядеть после того, как я пересплю с тобой: вся такая нежная и мечтательная, а твои волосы разбросаны на моей груди, — тихо прошептал он.
Сознание того, что она натворила, что он сделал с ней, спицей пронзило Джулию. Ее лицо пылало, когда она вспомнила, как ему отвечала. Гордость ее была уязвлена, она вся напряглась и поспешно вырвалась из его объятий, досадуя на себя и на него одновременно.
— Ты никогда не переспишь со мной, Роберто! С моей стороны это было просто затмение. Ты захватил меня врасплох. Больше этого не повторится, — заявила она ему через плечо и гордо удалилась.
— Беги, маленький кролик, беги! — услышала она вслед смех, потому что к нему вернулось веселое настроение. — Только помни: нельзя бегать по кругу, потому что лиса тебя поймает, а ты для нее такой лакомый кусочек!
Я отравлю себя раньше, чем ты снова прикоснешься ко мне, — выпалила в ответ Джулия. Он рассмеялся еще громче.
На возвышенностях Колорадо стояла середина мая. Сельская местность сбросила белое зимнее одеяло и поменяла его на новое, ярко-зеленое. Холмы были усеяны пышными цветами всевозможных оттенков. Покрытые молодыми листьями ивы изящно протягивали к земле свои длинные ветви, создавая вдоль берега реки тенистые беседки.
Весна пробудила к жизни все новое. Насекомые метались вокруг с новой энергией, а пчелы летали и собирали нектар на пышных цветах. Новая жизнь проявлялась в рождении молодняка. Цыплята и утята неуклюже, вперевалку ходили за своими гордыми мамашами, крякали и пищали, стараясь удержаться на не крепких еще ножках.
Джереми больше всего нравились жеребята. Они стремительно проносились мимо на тонких, длинных ногах.
