9
Князь Иван Юрьевич Патрикеев, наместник Москвы и преданный царю человек, мало того, родственник, был против войны с Литвой. Может быть, потом, когда-нибудь, но не сейчас. Война — это траты, а живых денег в государстве было мало. Казна царская полнилась лалами и яхонтами, жемчугом, цепями золотыми, посудой и драгоценной рухлядью, но не продавать же накопленное. Уже дань Орде не платим какой год, а все приходится считать каждую государеву копейку.
Только что кончилась шведская война, бывшие ратники разошлись по домам и поместьям. Царь намекает, что надобно собрать новое войско. А это значит, тормошить посошных людей, что с каждой десяти сох дали коня, собирать по Москве ремесленную братию — сурожан, суконников и купчих людей, как собирали тридцать лет назад под власть князя Оболенского. Это воинство не всегда надежно, но числом велико, а потому в ратном деле пригодно. Фрязины льют пушки, делают ядра, артиллерийский полк должен быть в полном вооружении. Хорошо воюет кованая рать — лучшие конные полки, татарские и казачьи полки. Но всем починка требуется. Царевичи татарские расселены в разных московских волостях, воевать идут с охотой, но очень охочи до подарков. А собрать надо не менее сорока тыщ душ, иначе на литовских границах делать нечего…
Но ведь есть куда тратить деньги помимо войны. Царь решил украсить свой стольный город, и князь Патрикеев был с ним вполне согласен. Строительство Кремлевских стен стоило огромных средств. Фрязины — это не русские подмастерья, им за труды платить надо много. Аристотель со своими художествами стоит в месяц десять рублей. Это же бешеные деньги! А Алевиз не хочет от Фиорованти отставать, требует такой же платы.
Огромные средства московские пожрали пожары. Пылали дома обывателей, лавки, церкви горели, как свечи. В одном восемьдесят седьмом году сгорело в посаде сорок две церкви. А главная беда — Кремль выгорел шесть лет назад. Только отстроили тогда палаты царские, каменные палаты, но и камень не устоял пред огнем. Теперь царь, а может, царица, решили, что пора выстроить новые жилье. И правильно, сколько можно семье великокняжеской и всему двору их тесниться в старых деревянных постройках. Дворец каменный начали возводить на старом дворе у Благовещенья. Алевиз из Медиолана строит его, но не торопится.
Дворец замыслили роскошный. По предложенному Алевизом плану дворец обширен, строили на подклетях с погребами и ледниками, палат каменных было не счесть. Решено было также построить каменную стену от двора Благовещения до Боровицкой стрельни, дабы оборонить царя от пожаров с наиболее опасной юго-западной стороны, где скучились дома обывателей.
Главный фасад дворца по замыслу муроля должен был быть обращен к дворцовой площади, на земле уже разметили место для трех лестниц. Палаты золотая, столовая, брусяная, средняя брусяная, выходная, набережная малая, набережная большая палата, а еще угольные, постельные… всего не перечислишь.
Все это замечательно, беда только, что первоначальный фрязинский прикид, по-ихнему — смета, в два раза меньше, чем окончательные траты. Царь считает, что главное богатство государства — земли, но за угодья не приобретешь кирпич, золотое листье на отделку стен, не остругаешь бревна.
Разумеется, на эту тему князь Патрикеев не разговаривал с царем. У Ивана была другая задача, поэтому собеседников, понимающих эти трудности, князь Иван Юрьевич находил в своем окружении, беседуя с зятем — князем Семеном Ряполовским и прочими, а также с великой княгиней Еленой.
Волошанка осваивала новое положение, которое дал ей царь Иван при дворе. Ей казалось, что Дмитрий плохо подготовлен к высокому посту, который займет со временем, поэтому не отпускала от себя сына, замучила его советами. Отрок был вхож к государю в любое время дня, но разговаривал с дедом мало, больше слушал. Когда Иван спрашивал его о чем-либо, он пугался, краснел от смущения и послушно кивал головой, выражая полное согласие.
— О чем с тобой батюшка-царь разговаривал? — спрашивала Елена сына каждый вечер.
Дмитрий с удовольствием отвечал, не вникая в суть слов. Был он тих и прилежен, все тянулся к книге да молитвеннику. Меж тем Елена знала, что царь часто хмурился при словах о наследнике, видно, считал, что Дмитрий мало похож на отца. Он не угадывал во внуке воина, а ведь мы часто хотим, чтоб судьба добрала в нашем потомстве то, чего нас самих лишила.
Двор принял новое положение как данность. Хотя между служилыми людьми при дворе, как и прежде, мира не было. Князья и бояре без конца меж собой лаялись, чья отеческая честь выше, но объединялись, если дело касалось Патрикеевых, Ряполовских, Оболенских. Все они были выходца из Литвы — Гедеминовичи, и им не могли простить, что оттеснили они на дальний план истинно древние московские роды — Кошкиных, Плещеевых, Морозовых, Кобылиных и многих прочих.
После того как царь снял нелюбьё с Софьи, отношение к ней двора изменилось. Она уже пострадала. На Руси страдальцев любят. В то время как она находилась под стражей, многие голоса, нерешительно, правда, звучали в ее защиту, а как только стража была снята, то бояре как могли выказали ей готовность служить. Приказывай, царица-матушка.
Софья вела себя скромно. Уже новое, важное дело вынашивала она в тишине своей горницы. Из разговора с Иваном за ужином она запомнила главное — коварный донос из Моск вы в Литву, донос, упреждающий Александра о коварстве Ивана.
Двор Софьи жил вольно. Это позднее, при Иване Грозном, и сыне его Федоре, и при первых Романовых на троне, во дворце на женскую половину не смел входить мужчина — никакой. Даже сообщение о том, что кушанье подано передавалось через дворцовых боярынь. Даже крестовые священники могли входить в домовую церковь, только когда званы были.
Софья, как уже говорилась, в быту своем придерживалась западного распорядка, поэтому она могла общаться напрямую с боярами высокого звания. А интересовали ее не столько тучные, маститые отцы семейств, а молодая поросль — боярычи да княжичи. Мы не можем заподозрить эту женщину в той страсти, которую позднее переносила на молодых мужчин Екатерина II. Ни коем случае! Софья была женщиной набожной и целомудренной. Но ей нужны были зоркие молодые глаза, умеющие слышать нужное уши, а также беспрекословная верность.
А задача у нее была простая. Ей надо было, чтобы каждый шаг врагов ее — Патрикеева и Ряполовского, и сыновей их, и челяди был ей известен. Поэтому с помощью детей боярских она установила постоянный надзор за этими домами.
Василия, который тоже обрел свободу и вернулся к прежнему образу жизни, она не поставила в известность. Это была только ее тайна. Василий был тих. Изчезла прежняя удаль из его характера, уже не буянил он с ватагой, не скакал во всю прыть по городским улицам и окрестным полям. Много времени поводил он теперь во дворце за молитвой, постничеством и учебой, наверстывая то, чем пренебрег ранее.
