В Руйе ее ждали два близких ей человека: лорд Монтэгю и Марсияк, тот, что оказал ей бесценную помощь при побеге. И если в последнем особых изменений она не приметила, то Монтэгю на себя не походил. Обратившись в католицизм, он уехал из Англии и теперь находился на аббатстве Сен-Мартен неподалеку от Понтуаза. К ее изумлению, Монтэгю прибыл с приветствием от имени кардинала.
Мария вздрогнула:
– Кардинала? Но ведь его больше нет!
– Нет Ришелье, но есть кардинал Мазарини.
– Маленький монсеньор? Он кардинал?!
– Уже более года… К тому же он ближайший советник регентши.
– Не заблуждайтесь на его счет, – вступил в разговор Марсияк, – он теперь не тот, что был. Он имеет влияние, к тому же решил продолжать политику, начатую человеком в красном, хотя и с некоторыми послаблениями!
– Не думаю, что он силен… Выпущен ли из тюрьмы бедный Шатонеф?
– Выпущен, но…
– Это же прекрасно, вот он – нужный нам человек! – с энтузиазмом воскликнула Мария. – Королева, конечно, прислушается к моему совету освободиться от этого итальяшки Мазарини!
– Мазарини теперь француз…
– Кем бы он ни был, ему придется уступить место Шатонефу!
– Не спешите, мадам, и не пытайтесь строить планы, пока не увидитесь с королевой, – посоветовал Монтэгю.
– Вы найдете большие перемены, – добавил Марсияк, – особенно в предпочтениях Ее Величества. В отличие от кардинала Ришелье, которого она ненавидела, Мазарини она ценит, и весьма: она может говорить с ним на кастильском. Помимо прочего, человек он любезный, до сих пор не снял ни одной головы, и, как мне кажется, он единственный, кто смыслит в международных делах.
Мария сделала неопределенный жест рукой:
– Там посмотрим! Вот что мне хотелось бы знать, продолжает ли мадемуазель де Отфор исполнять роль сторожевой собаки?
– Нет! Она оставила двор сразу же после рождения дофина. Вам, должно быть, известно, что после отъезда мадемуазель де Ла Файетт король вернулся к своему прежнему увлечению ею, впрочем, снова без особого успеха, а затем страстно увлекся юным Сен-Маром, которого баловал, словно любимое дитя, и одаривал сверх всякой меры. Влияние мадемуазель де Отфор на королеву вызывало досаду у этого обольстительного шалопая, который к тому же не сумел отблагодарить своего суверена ничем лучшим, как составить против него же заговор. Должен вам сказать, что, когда де Отфор уезжала, король, протянув ей руку, сказал: «Выходите замуж! Я желаю вам счастья!»
– Так он все же сожалел о ней?! Я слышала, что этот Сен-Мар сложил свою голову на плахе?
– Бесчеловечное решение короля, тем он показал силу своего духа. А королева, отчасти замешанная в заговоре, обязана ему рождением маленького принца Анжуйского. Сен-Мар, следуя примеру вашего покойного супруга, благородного де Люина, заставил короля, угрожая в противном случае покинуть дворец, общаться с королевой так, что из этого получился толк.
– Для меня важно, что там нет Отфор. Она была единственной моей соперницей за любовь королевы…
– ..которая этим вовсе не дорожила. Я хорошо знаю нынешнюю королеву: в своих увлечениях она непостоянна, а порой ведет себя даже недопустимо с теми, кто осмеливается напомнить о тех или иных событиях, которые она предпочла бы забыть.
Этот разумный совет вызвал у Марии улыбку. Только она действительно знала королеву, а потому не сомневалась, что для восстановления старых связей королеве не хватает одной лишь Марии де Шеврез.
Мария надеялась восстановить и отношения со своим супругом. Нашла она его в замке де ла Версии, что на берегу Уазы, куда он приехал в ожидании Марии. Встреча получилась прохладной: между ними оставался нерешенным вопрос о разделе имущества, денежные обязательства и обоюдная обида. Шеврез ставил своей жене в вину чуть ли не бегство от него, когда он приезжал на ее поиски. Мария никак не могла простить ему то, что он долгое время из желания нравиться кардиналу оставлял без внимания все ее обращения к нему. Оба они предчувствовали и скорое неминуемое расставание. Хотя разумнее было бы семью восстановить, пусть только и для видимости. Ночью Мария неплотно прикрыла за собой дверь, но в нее никто не постучался…
На улицу Сен-Тома-дю-Лувр супруги вернулись вместе, чему Мария была искренне рада: с этим домом связано столько воспоминаний! Наконец-то она была среди людей, многих из которых вовсе не знала, которые поддерживали ее убеждение, что она вернет себе дружбу с королевой и освободит ее от влияния синьора Мазарини, которого Конде, Вандомы, Гизы и прочие гранды уже ненавидели и презирали. Никто из них не понимал, что находила в этом выскочке королева. Дорогой Шатонеф первым из них. Мария встретила старого друга с радостью, отметив про себя, как заметно он состарился, но все же маркиз был достаточно крепок для предначертанной ему роли.
Приближался и столь долгожданный момент встречи Марии с королевой. С волнением в груди поднялась Мария по парадной лестнице Лувра и выслушала доклад о ее визите незнакомым ей придворным. Милый Ла Порт после освобождения из Бастилии тут же уехал к себе в провинцию, как и Мария де Отфор. В покоях регентши, как и в былые времена, она встретила мадам де Сенесей с приветливой улыбкой на устах, и не скрыла своего удивления, увидев мадам де Мотвиль, бывшую некогда просто Франсуазой Берто – девчушкой, в семь своих лет болтавшей с Анной Австрийской по-испански, а затем отправленной вместе со своей матушкой, ближайшей из придворных дам, в ссылку. И вот уже Мария разметала в глубоком реверансе свое красное с золотом платье у ног Анны Австрийской, которая в своем строгом траурном облачении, в знаменитых своих жемчугах являла свое возросшее величие. Ее и без того тонкие губы поджались еще больше при виде ослепительного наряда старой подруги. И если Мария совершенно естественно выбрала его в память о счастливых часах минувшей поры, то испанка восприняла его как напоминание о минувших безрассудствах. Однако встретила она Марию улыбкой:
– Вот и вы, герцогиня! Давно не имела я удовольствия видеть вас!
– Десять лет, мадам, которые показались мне целой вечностью, но никак не отразились на Вашем Величестве!
Она лгала. Анна Австрийская изменилась: остался прежним нежный цвет лица, прекрасные руки и те же зеленые глаза, но сама она потяжелела, в ее движениях не стало изящества. Изумленной Марии показалось, что в новой Анне она обнаруживает смутное сходство с Марией Медичи. Возникло безумное желание схватить королеву за плечи и как следует встряхнуть, чтобы слетела с нее ставшая между ними нежданным препятствием холодность. Хотелось крикнуть: «Очнитесь, Анна, это же я, Мария, ваша козочка! Вы что же, не узнаете меня?»
