— Если не отдашь мне мой Glain-nan-Druidhe, я наложу на тебя заклятие fith-fath. Как тебе мысль провести остаток своей жизни в шкуре овцы? Хэтти всегда звала меня «бедной» маленькой овечкой. Или, возможно, ты захочешь стать лисой; они очень популярны здесь в старой доброй Англии. Арлкотт ведь охотник.
Представь, как твой любовник однажды заполучит твой хвост в качестве трофея. Или, может быть, ты предпочла бы кого-нибудь еще. Не волнуйся, я придумаю что-нибудь интересненькое.
— Фа-фи
Навожу на тебя,
По пророчеству Мэри…
— Ты — сумасшедший! — Элейн споткнулась о подол своего мокрого платья, выпрямилась и медленно повернулась; деревья и небо следовали за ней. — Думаешь, что сможешь напугать меня?
Нет нужды притворяться, у него это чертовски хорошо получалось.
— От овцы, от барана…
— Я тоже могу декламировать детские стишки. Ты — не что иное, как старый извращенец, мучающий детей!
И старых женщин. И молодых женщин.
— …От козла, от зайца,
От лисы, от…
— Ну так нет! Я — не какой-то бедный ребенок, которого ты можешь напугать и растлить!
— … от волка,
От свиньи, от хряка…
Завернутый в шелк сверток потянулся к голове Элейн. Было ощущение, что тысячи муравьев поползли по ее коже.
Элейн отпрянула за пределы досягаемости.
— Черт тебя побери, я сказала тебе не прикасаться ко мне!
Она выудила импровизированное змеиное яйцо из кармана накидки и подняла его над головой.
Ритуальное песнопение прекратилось. Толстая рука потянулась за пробкой от графина.
Элейн со всей силы швырнула ее.
Вены вздулись на лбу Боули; кожа приобрела нездоровый красновато-коричневый оттенок, что было заметно даже при мерцающем свете. Цепкая рука потянулась к Элейн.
Элейн смотрела на перекошенное от ярости лицо, на короткие, словно обрубки, скрюченные пальцы. Ему следовало броситься за магическим кристаллом, а не за ней. Она инстинктивно повернулась, стремясь убежать.
Элейн почувствовала себя пойманной, ощутила, как тяжелая мокрая накидка сползает с плеч, словно змеиная кожа. Смешок вырвался из ее сжавшегося горла.
А змеи сбрасывают свою кожу до или после того, как изливают свое семя?
— Ах ты, шлюха! — Пухлые руки схватили Элейн сзади за накидку. — Чертова тарталетка ![27]
Тарталетка. Шлюха. Лимон. Не удивительно, что Чарльз впал в истерику за завтраком.
— Ты — сифилитичная портовая подстилка!
Тарталетка. Подстилка. Элейн получала курс сленга девятнадцатого века. Проблема была в том, что за это обучение была слишком дорогая расплата. Ее ноги пришли в движение, достигнув гораздо большего прогресса, чем ее тренажер для лечебной физкультуры в другом времени.
Элейн отступила. Две руки схватили ее за горло.
— Я смогу найти Glain-nan-Druidhe и при дневном свете, ты, глупая толстая шлюха. Хоть ты к тому времени уже давно будешь мертва. Но сначала я выясню, чем моего старого дядюшку так привлекало мое тело. Это только проверка, ты так не считаешь?
Горячее и зловонное дыхание Боули достигло участка пониже ее уха. Это в сочетании с запахом его тела заставило бы Элейн зажать рот, если бы только она не боялась задохнуться.
— Ты думаешь, что я всего лишь умалишенный старый развратник. О да, ты не можешь скрыть от меня свои мысли. Какие доказательства тебе нужны, Элейн Метклифф? Хочешь узнать названия книг, которые ты прячешь в нижнем ящике? «Радости секса», например. Говорит тебе это о чем-нибудь?
В действительности, да. Элейн приобрела комплект книг «Радости секса» и «Еще больше радостей секса» по сниженной цене в магазине «Кроч и Брентано» — меньше, чем за семнадцать долларов. Она купила их как своего рода двойной подарок для себя и Мэтью на годовщину свадьбы. Это был тот последний раз, когда она попыталась поделиться своей сексуальностью с Мэтью.
— Мне продолжать?
Элейн покачала головой. Нет, ей вполне хватило услышанного, чтобы убедиться, что Боули — это Морриган из двадцатого столетия. Это, однако, не делало его… ее — как же теперь обращаться к Морриган? — более здравомыслящей.
— Рассказать тебе о том странном одеянии, в котором я проснулась? Большой, голубой кофте и брюках в тон ей, удерживаемых эластичной повязкой на талии? Или рассказать о том, как отвратительно было проснуться в одежде, оскверненной возбуждением другой женщины?
Оскверненной возбуждением другой женщины?..
Не другой женщины.
Возбуждением Элейн.
— Нет, я вижу, что ты не понимаешь, каково это. Да, ко всему прочему, тебе ведь нравятся земные утехи, не так ли, Элейн Метклифф? — Пальцы крепче сжали горло Элейн. Она почувствовала, как от давления у нее вылезают глаза из орбит. — Не так ли?
В горле застрял искаженный звук. Исполинские пальцы слегка разжались, лишь немного, но достаточно, чтобы Элейн смогла наполнить изголодавшиеся по кислороду легкие.
Она с шумом втянула воздух.
— Рассказать тебе, что было дальше? Я убедила твоего горячо любимого Мэтью, что заболела. Тогда он оставил меня одну.
Да, тупо подумала Элейн, Мэтью именно так бы и сделал.
— Я была всецело покорена твоим домом. Он превзошел все, о чем я когда-либо мечтала. Камеры, где замораживается лед, электрические коробки, в которых заключены человеческие жизни и голоса. Тепло, идущее от пола. Горячая вода, льющаяся из труб в ванну…
Элейн вспомнилась ее первая ванна девятнадцатого века. Тогда еще она задавалась вопросом, купалась ли Морриган в современной эмалированной ванне одновременно с Элейн, плещущейся в примитивном металлическом корыте. Ей хотелось рассмеяться от осознания того, как бы она была шокирована, если бы и в правду думала, что ее размышления верны. Сейчас же ей хотелось плакать от осознания того, как близки они были к правде.
— Это именно то, что я хотела — убежать в другое временя и тело, то, над чем я так долго трудилась, но я испугалась. По глупости, как я сейчас понимаю. Какой толк в моей магии, думала я, если все, кто меня окружал, были способны творить магию простым поворотом ручки или нажатием кнопки? А еще твоя земля. У твоих людей нет земли, нет деревьев, нет священных дубовых рощ, нет магических потоков воды. Как я могла общаться со своими богами? Мне нужны инструменты для моей магии.
Фигура позади нее запела со злорадной силой, не выказывая признаков усталости. Пальцы, обхватывающие ее горло, ослабили хватку настолько, чтобы открыть малюсенький доступ кислороду, но не проявили намерения к дальнейшему освобождению. Элейн знала с останавливающей сердце уверенностью, что если бы она не получила толику воздуха, то потеряла бы сознание.
