– Почему? – резко спросил он. – Может, потому, что у тебя более ранний срок, чем ты старалась меня убедить?
Он почти застал ее врасплох. Выражение ее лица не изменилось, но мозг пронзила мысль, что ей не удалось рассеять его подозрений относительно той ночи в поместье.
– Ничего подобного, – холодно ответила она. – Но все платья, которые мне сшили за последние месяцы, настолько удачного покроя, что позволяют скрывать мое положение от внимательных взглядов.
Он ответил ей тихим ровным тоном, усилием воли подавив вспышку гнева.
– Ты можешь носить, что тебе нравится, но в течение девяти месяцев беременности ты не должна покидать пределов виллы, которая окружена высокой стеной. Все ворота заперты и охраняются. Я не хочу, чтобы ты вернулась ко мне со сказкой о выкидыше из Рима или какого-нибудь другого места, где ты планировала посетить врача, сделать аборт и избавиться от нежеланного груза.
Она почувствовала себя оскорбленной и разозлилась:
– Такая мысль никогда не приходила мне в голову. Я хочу этого ребенка.
– Несмотря на это, я по-прежнему настаиваю, чтобы ты постоянно находилась на вилле. Я не питаю никаких иллюзий относительно своего здоровья и шансов на выздоровление, но, – тут в его голосе зазвучали упрямые нотки, – я планирую дожить до рождения ребенка. Я точно помню, когда мы в последний раз спали вместе, если тогда мы не зачали ребенка, то ночь твоего отсутствия в доме случилась четыре или пять недель спустя. Чужой ребенок никогда не станет моим наследником.
– Твои оскорбления невыносимы, – вскричала она. – Я не стану их терпеть. Вели остановить экипаж. Я вернусь в поместье, а ты поедешь в Италию один.
– Если ты сейчас уйдешь, то останешься без денег и только в той одежде, которая сейчас на тебе.
Она удивленно взглянула на него.
– Ты в своем уме? Я богата и не нуждаюсь в твоих деньгах.
– Ты ошибаешься. Когда я стал твоим мужем, все твое состояние перешло ко мне, и хотя я позволял тебе распоряжаться деньгами по твоему усмотрению, поскольку считал тебя надежным и верным партнером, я воспользуюсь своими привилегиями, если ты оставишь меня.
Этот неприятный разговор плохо подействовал на него. Достав фляжку из кармана, он открутил колпачок, сделал глоток бренди и продолжил:
– Если ты не родишь ребенка в определенное время и докажешь тем самым, что беременна от другого мужчины, я не завещаю тебе ничего, кроме незначительного годового дохода, который позволит тебе вести более-менее достойную жизнь до тех пор, пока ты снова не выйдешь замуж. После этого деньги ты получать перестанешь.
Она потеряла дар речи. Ни разу он не видел ее в таком затруднительном положении. Он продолжил обращаться к ней прежним мягким тоном, который заставлял ее леденеть от ужаса.
– Но раз уж ты настаиваешь, что это мой ребенок, нам не стоит видеть будущее в столь мрачных тонах. Ничего плохого не случится, если ты родишь мне здорового сына, – закончил Лионел.
Она кивнула, сумев презрительно отреагировать на всего его подозрения, но в душе чувствовала себя побежденной. Она могла добиться чего угодно от таких мужчин, как Дэниэл и Александр, а нашла неравного по силам соперника в том, кого считала уступчивым и слабым. Он один подчинил ее. Ей оставалось только надеяться на преждевременные роды, поскольку она точно знала, что носила под сердцем ребенка Дэниэла.
Шел слабый снег, с моря дул сильный ветер, Дэниэл внимательно осматривал Истхэмптон-Холл, представший перед ним во всем своем нетронутом великолепии. Строительство закончилось. Оригинальное здание, красота которого проявлялась в четких линиях и отсутствии орнамента, украшал роскошный ионический портик и высокие окна. Оно напоминало изысканную жемчужину ровной формы. Даже кремовый цвет наружной отделки приобрел какой-то подводный оттенок за счет игры света со стороны моря. Это ощущение усиливалось, когда дубы, каштаны и буки, растущие с северной, восточной и западной сторон, покрывались весной свежей листвой. Перед красивым фасадом дома тянулись до самых ворот зеленые газоны, украшенные только редкими кустами роз, поскольку Дэниэл хотел, чтобы ничто не загораживало вид на простирающийся внизу курорт и море. Из-за всего этого он влез в ужасные долги, но популярность курорта позволила ему за одно лето подняться на вершину финансового успеха и сулила дальнейшие блестящие перспективы.
Его следы отпечатались на свежем снегу по всему двору, пока он ходил вокруг дома, с удовлетворением осматривая его. Внимательно изучив портик, он поднялся по ступенькам, открыл входную дверь с медным молотком и вошел в холл, снимая плащ и стряхивая с него снежинки. На него пахнуло теплом, поскольку слуги с самого утра разожгли камины. Аромат яблонь заполнил помещение, изгоняя последние неприятные запахи краски. Через высокий стеклянный купол холла в хорошую погоду проникало яркое солнце; а в этот холодный снежный день элегантную центральную лестницу поглотил мягкий серый свет.
Дэниэл бросил плащ и шляпу на ближайший стул и остановился в дверях просторной изысканной столовой. Кейт, которая осматривала дом изнутри, пока он бродил снаружи, завершила свое путешествие. Она устроилась в одном из кресел боком к нему, задумчиво смотря на огонь, ее изящная рука лежала на мягком подлокотнике. Истекал восьмой месяц ее беременности. Он мечтал, чтобы его сын родился в этом доме, именно по этой причине запугивал и подгонял рабочих, чтобы быстрее завершить строительство.
Пока он бесшумно шел к ней по мягкому ковру, его счастливое настроение испарилось и прежняя грусть, такая же холодная, как и весь этот день, снова затопила его сердце. Кейт так и не вернулась обратно в его спальню. Он проводил ночи один в холодной постели. Порой ему казалось, что одиночество стало неотъемлемой частью его существования. Он не забыл Клодину и никогда не забудет, хоть она и покинула Истхэмптон, даже не повидавшись с ним, ее лицо продолжало стоять у него перед глазами. Но именно Кейт господствовала в его душе, и он надеялся, что, когда они переедут в новый дом, то начнут все сначала, оставив прошлое позади. Кейт никогда не упрекнула его ни словом, ни взглядом. Ее отношение к нему оставалось спокойным и доброжелательным. Одно время Дэниэл убеждал себя, что во время болезни она забыла о том, что случилось между ними, но потом понял, что причина не и этом.
Однажды, когда они вспоминали потасовку на спуске, некоторые ее замечания ясно показали, что никакого провала в памяти не было, и она прекрасно помнила все, что произошло до того ужасного удара. Кейт по-прежнему отстаивала права рабочих так, как она их понимала, но если раньше споры между ними раздражали его, то сейчас он приветствовал их. Он наслаждался силой ее характера и внутренним огнем, гордясь логичностью приводимых ею аргументов и ее здравым смыслом, потому что любил ее. Он любил ее с самого начала, даже не осознавая этого.
