Единственная компания, которая устраивала бы его сегодня вечером, – это добрая бутылочка коньяка, и он, безусловно, предпочел бы уединение своего кабинета всем будуарам Парижа. Если ему повезет, герцогиня де Бресси найдет себе на балу спутника посговорчивей. А пока он вынужден прикидываться, будто отлично проводит время.
За эти дни Филипп прекрасно научился притворяться. Притворяться, что не скучает по Мезон де Корбей. Притворяться, что не чувствует себя одиноким в Сен-Жермене, лишенный даже успокаивающего присутствия Жака и Сюзанны. Притворяться, что не томится каждую ночь по своей жене, вне зависимости от того, сколько он выпил и скольких женщин целовал, а потом оставлял за ненадобностью.
Герцог де Вериньи нежно пожал руку Энни, поднимаясь с ней по большой лестнице королевского дворца.
– Прошу простить меня, моя дорогая. Я забыл, что эти длинные ноги иной раз делают чересчур широкие шаги.
Задыхаясь, Энни улыбнулась в ответ и кивнула. Святые угодники, до чего же давит платье, и сердце стучит чаще, чем молоток сапожника. Может быть, съеденная днем еда и удержится в ней, но в этом тесном, несмотря на все старания Мари, платье она за ужином не сможет съесть даже чашки бульона.
Она тяжело оперлась на руку спутника в попытке хоть как-то прийти в себя. Вспышка похоти в его глазах показала ей, что он ошибочно принял этот ее жест за призыв. Энни пришла в ужас. Едва ли она будет в состоянии пресечь его домогательства в экипаже, по дороге домой. Правда, герцог не славился сексуальной доблестью, но он был одним из самых постоянных – и несдержанных – ее поклонников. Стоит дать повод, и едва ли она будет в безопасности.
Сегодня вечером ей было лучше с ним не ехать. Она думала об этом, но ей не хотелось обижать герцога. Он был влиятельным человеком, который любил выпить и прихвастнуть. Выпивший и разгоряченный, он мог выболтать интересные и весьма полезные пикантные новости. Энни попробовала отделаться извиняющейся улыбкой.
– Извините мне мою медлительность, но я берегу силы на наш первый танец.
Выше их, на лестничной площадке, Филипп рассеянно кивнул в ответ на замечание шепотом герцогини де Бресси относительно той пары, что была перед ними. При других обстоятельствах он нашел бы ее остроумие забавным, но в нынешнем настроении она лишь утомляла его. Впрочем, ее следующее замечание тут же привлекло его внимание. Она, изогнув густую бровь, мурлыкала за веером:
– Ах. Взгляните, кто идет вместе с герцогом де Вериньи. Это ваша жена, не так ли? Мне кажется, в последнее время о них много говорят.
Помимо своей воли Филипп обернулся. Великолепные фамильные изумруды красовались на грациозной шее Анны-Марии. Они сияли глубоким зеленым огнем, и окаймляющие их бриллианты подчеркивали их изысканность. Как обычно, Анна-Мария вела себя с достоинством, но без высокомерия. И, как обычно, Филипп смотрел не столько на драгоценности, сколько на их владелицу.
О господи! Зачем он мучает себя, любуясь ею? Она была прекраснее, чем когда-либо, ее щеки пылали, тело звало к ласкам. Очевидно, жизнь без него пошла ей на пользу.
Он перевел взгляд на мужчину, который вел ее под руку. Де Вериньи никогда не был осторожным человеком, он был подлым хвастуном, пустобрехом, рассказывающим всем сказки о своих любовных похождениях. Увидев, что он касается Анны-Марии, Филипп разъярился, желчь подступила к горлу. Неужели она – предмет последних хвастливых россказней де Вериньи? Филипп поклялся, что выяснит это. У него были друзья в гвардии, которые расскажут ему всю правду. Если де Вериньи запятнал честь Анны-Марии, имея основания или нет, то он – мертвец.
Энни решительно продвигалась к лестничной площадке, где блестящая толпа придворных дожидалась, чтобы быть представленной.
Внезапно благоухающая атмосфера стала душной и тяжелой, гудение голосов сначала словно исчезло, а потом вдруг стало неестественно громким. Когда она добралась до верхней ступеньки, у нее в глазах потемнело. Она, задыхаясь, произнесла:
– Простите, сир, но мне необходимо присесть. У меня кружится голова.
Герцогиня де Бресси положила тщательно наманикюренную ладонь на руку Филиппа.
– Как прекрасно для вас обоих, что ваша жена нашла себе друга. И притом такого великолепного.
Лукавое замечание взбесило Филиппа. Ему припомнились байки де Вериньи о не совсем приличных приключениях с самой герцогиней. Он, повернувшись к ней, улыбнулся:
– В самом деле великолепного. Де Вериньи известен как неплохой рассказчик. Мне, например, вспоминаются истории о нем и некоей герцогине. – Герцогиня побледнела. – В казармах он немало ночей рассказывал о своих… подвигах.
Покраснев, она, чтобы успокоиться, обмахивалась веером, нервно глядя, как Анна-Мария и де Вериньи добираются до верхней площадки. Ее веер вдруг остановился.
– Филипп, ваша жена только что навзничь рухнула на руки своего великолепного спутника.
Он круто развернулся и увидел, что де Вериньи поднял на руки неподвижную Анну-Марию. Филипп коротко поклонился герцогине.
– Прошу прощения, мадам.
Она вздохнула.
– Конечно. Вам надо идти к ней. – Заметив неподалеку мужчину без спутницы, она отпустила Филиппа. – Уверена, что виконт Нанси будет счастлив сопровождать меня, пока вы отсутствуете.
Виконт был молод, беден и амбициозен. Он, без сомнения, с радостью примет ее предложение. Филипп быстро пересек площадку. Хотя придворные делали вид, что ничего не замечают, он-то знал, что они не спускают с него глаз. Его искреннее беспокойство о жене смешивалось с раздражением, которое вызвал ее обморок. Теперь на ближайшие недели они оба будут предметом пересудов.
Но прилив страха все-таки пересилил его досаду. А что, если она и в самом деле больна? Он, заторопившись, миновал любопытствующих придворных и наконец добрался до де Вериньи. Филипп весьма сухо поклонился:
– Благодарю вас, сир, что уделили внимание моей жене, но теперь я сам о ней позабочусь. – Когда де Вериньи передал жену ему на руки, Филипп с облегчением заметил, что цвет лица у нее здоровый и дышит она легко.
Де Вериньи шагнул назад и сказал игриво:
– Мне приходилось видеть достаточно притворных обмороков, чтобы отличить их от настоящих. Я буду молиться, чтобы мадам Корбей не заболела.
– Не стоит беспокоиться, сир. – Стремясь избежать взглядов присутствующих, он повернул назад и понес Энни в ближайший кабинет. Внутри стояла высокая ширма, надежно укрывшая их от любопытных глаз.
Филипп с удовольствием не спускал бы жену с рук, однако положил ее на обтянутый атласом диван и присел рядом, сжимая ее руку. Как хорошо быть возле нее, прикасаться к ней, упиваться ее ароматом! Он лишь об одном молился – чтобы обморок не был вызван болезнью.
