32
Элизабет несколько раз заводила в лазарете разговор о докторе Мёбиусе, но Тилли отмалчивалась, она никому не рассказывала о своем горе. Она всегда без опозданий заступала на дежурство, как всегда, усердно работала, и доктор Штромбергер не раз отмечал, что фройляйн Бройер проявляет незаурядные способности в хирургии. Когда Тилли ассистировала ему во время операции, она подавала ему необходимые инструменты еще до того, как он просил ее об этом. Она будто думала вместе с ним. Однажды он пошутил, что сейчас выйдет в парк выкурить сигарету, а она в это время сможет спокойно приступить к операции.
Элизабет очень хорошо знала, что Тилли и доктор Мёбиус обменивались письмами. Гертруда Бройер рассказала об этом во время визита, одновременно пожаловавшись, что врач вообще никак не вписывается в семью, ведь кто-то должен будет потом управлять банком. «Нельзя же бросаться на шею первому встречному только потому, что ты влюбилась», – заявила тогда она. Раньше Элизабет отвергла бы такое суждение как «ужасно старомодное», но сегодня она смотрела на ситуацию по-другому. Она тоже была влюблена по уши, но эта большая любовь принесла ей горе и разочарование.
– В России он пропал без вести? – уточнила она. – Ну, как ни крути, у русских все равно дела идут хуже некуда. Царя они скинули, и как долго продержится Временное правительство, выступающее против этих ужасных большевиков, вилами на воде писано. Они наверняка скоро сложат оружие и отправят военнопленных назад в Германию.
– Было бы хорошо, – вежливо отреагировала Тилли, но было видно, что она в это не верит. В госпитале было несколько пациентов, раненных под Ригой, и то, что они рассказали о России, было малообнадеживающим: сожженные деревни, околевший скот, убитые крестьяне, партизаны в тылу, палящие по немцам, отравленная вода, и наконец, русская зима.
– Фрау фон Хагеманн? – позвала сестра Хедвиг. – Кажется, вас ищут. – Элизабет обернулась, думая, что доктору Штромбергеру нужна ее помощь, но тот делал обход по больничной палате и в этот момент непринужденно болтал с пациентом. – Там, у входа.
Она шла к двери, чувствуя, как дурацкое и в то же время чудесное беспокойство овладевает ею. В самом деле, это мог быть только Себастьян Винклер. Она же обещала дать ему несколько книг из библиотеки, стихи Гельдерлина и томик Эйхендорфа, а еще рассказы русского поэта Тургенева, которого он особенно любил. Она давно приготовила эти книги и собиралась отнести их ему сегодня после обеда, но, видимо, он пришел сам.
Однако мужчина, ожидавший ее у входа на виллу, был отнюдь не Себастьяном Винклером. Он был худощав и одет в униформу, которая безукоризненно сидела на нем.
– Ну вот и ты! – воскликнул Клаус фон Хагеманн. – Я надеялся, что моя дорогая жена встретит меня со слезами радости, но похоже, долг для тебя важнее свидания со мной.
Она была так поражена, что сначала подумала, что это просто сон. Кошмар какой-то.
– Клаус… – пробормотала она. – Как же так? Почему я ничего не…
Она запнулась, потому что поняла, что он отправил сообщение о своем отпуске на ее квартиру, но зловредные родственнички ей ничего не сказали.
Он наклонил голову набок и придирчиво осмотрел ее. Потом засмеялся и подошел ближе.
– Похоже, ты не очень-то рада снова видеть меня, моя дорогая. Как это понимать? Кто-нибудь ухаживает за моей милой женой? Покажи мне его – я вызову его на дуэль.
Он подумал, что его шутка была потрясающе забавной, и все еще смеялся, обнимая ее. Его жаркий поцелуй привел ее в смятение: в ней снова пробудились давно забытые ощущения. Его голубые глаза властно и страстно смотрели на нее. К сожалению, не только на нее, теперь она это знала.
– Что за ерунду ты говоришь, – нахмурилась она. – Я ничего не знала о твоем приезде, я в полном замешательстве.
Он поцеловал ее еще раз, на сей раз уже не так пылко, скорее как человек, распоряжающийся своей собственностью. Затем он сказал, что не может понять, почему она живет здесь, на вилле, а не в их квартире, где вообще-то она должна быть, будучи его супругой. Его родители тоже возмущены, и он хорошо понимает их недовольство.
– Давай поговорим об этом позже, Клаус.
– Хорошо. Пойдем наверх – я хотел бы поздороваться с твоей мамой и сказать несколько утешительных слов бедной Китти.
Он уже трижды писал Китти, но ее сестра небрежно оставляла письма на столе, а последнее она даже не открыла.
– У меня до четырех дежурство.
Она произнесла эту фразу без всякого сожаления, просто как деловое сообщение. Она действительно была занята.
– Ну и что? – Он недовольно нахмурился. – Твой муж приехал с фронта в отпуск – разве это не достаточная причина, чтобы найти себе замену?
Внезапно она осознала, что он всегда все решал за нее. Почему раньше это никогда не волновало ее? Все очень просто: потому что она была влюблена и находила все, что он делал, прекрасным. И даже сейчас остатки ее любви были живы в ней, и сердце ее все еще учащенно билось, потому что он был рядом. Однако это уже не мешало ей здраво рассуждать, теперь она была способна включить свой разум.
– В ближайшие дни я, несомненно, это улажу, – любезно произнесла она. – К сожалению, сегодня уже слишком поздно. Увидимся наверху, на вилле, в четыре.
Его прекрасные голубые глаза сузились, в них читалась растерянность и разочарование. Элизабет почувствовала угрызения совести: конечно же какое-то решение проблемы можно было найти и сегодня, хотя и с трудом. Однако у нее просто не было желания подчиняться его воле.
– Как скажешь, – холодно произнес он, пожимая плечами. – Благодарность отечества тебе обеспечена, моя милая. Если потом ты не застанешь меня на вилле, значит, я у кого-то из знакомых, которых собираюсь навестить.
Она задела его гордость, и это был ответный удар. Элизабет натянуто улыбнулась, кивнула ему и вернулась к своей работе. Пока она обмывала водой из жестяного таза лежачих больных, сестра Хедвиг крутилась вокруг, собирая и опорожняя утки с мочой.
– Это был ваш муж? Майор фон Хагеманн?
Сплетница подглядывала за ними через перегородку. Хедвиг принадлежала к тем женщинам, которых Элизабет просто терпеть не могла. Внешне всегда исполнительная и набожная, но на самом деле идеальная интриганка.
– Да, он в отпуске, вернулся с передовой.
– О боже, тогда вы не должны быть здесь, фрау фон Хагеманн. Я сейчас спрошу Тилли, не заменит ли она Вас.
– Большое спасибо, – прервала ее Элизабет. – Я уж сама как-нибудь решу.
Ну вот, получи! Уж завтра точно все будут перешептываться о ней. Элизабет понесла таз с водой к дверям террасы, обычно закрытым в холодную ветреную погоду. Ноябрь выдался сырым и неприятно прохладным, лишь изредка осеннее солнце немного освещало последние краски листвы. На открытой террасе стояло еще несколько плетеных стульев, покрытых от дождя брезентом. Элизабет с размаху выплеснула воду на траву, вытерла тряпкой таз и посмотрела наверх, в сторону зимнего сада.
Там стоял Клаус фон Хагеманн, держа руку в кармане брюк, отчего правый бок его формы задрался. Его поза показалась ей странно отталкивающей, даже вызывающей, и она напрягла зрение, чтобы различить среди листьев комнатной липы и фикуса его собеседника. Это была Августа. Она активно жестикулировала руками – совершенно очевидно, объясняла ему что-то очень важное. Простая горничная не могла позволить себе такое вызывающее поведение. Это был приватный разговор, и Элизабет прекрасно понимала, о чем идет речь. Если Клаус действительно был отцом маленькой Лизель, бесстыжая Августа наверняка требовала от него алименты. Клаус, со своей стороны, наверняка откажется их предоставлять, ведь его жалованья едва хватало ему самому, уже не говоря о долгах его родителей и их расточительстве.
«Я сошла с ума, – подумала она, возвращаясь в палату. – Теперь я сама придумываю речи, которых, вероятно, вовсе не было. Возможно, Августа рассказывала ему о чем-то совсем другом».
