– А вы не думаете, что вам следовало бы отправить приглашение и сэру Мэттью? – осторожно спросила Джиллиан. Мужчины повернулись к ней. – Милорд, вы только что сказали, что каждый человек должен получить свой шанс. Вы не думаете, что сэру Мэттью тоже следует официально сообщить о моем унаследовании прав на Тарринг – хотя он, конечно, уже слышал об этом, а также передать те новости, что мы получили о лорде Арунделе и о том, как принц Людовик обращается со своими союзниками-англичанами?
– Но это же предупредит его, что мы собираемся напасть на него, – отрывисто произнес сэр Ричард.
– Я не имела в виду этого! – испуганно воскликнула Джиллиан. – Я только подумала, что он сможет сообразить, куда ветер дует, и тогда, возможно, вообще не придется воевать с ним.
В мозгу Элинор замерцала догадка. Из того, что рассказал ей Адам, она поняла: если Джиллиан говорила правду, что она ненавидела и боялась всех мужчин, с которыми была близко связана, когда оказалась под покровительством Саэра де Серей, то, естественно, ее не волновала их жизнь или смерть, но отец ее погиб в бою, как и Саэр, и если у Джиллиан битва ассоциировались со смертью, вполне возможно, что она просто пыталась удержать Адама от сражений, а вовсе не беспокоилась об интересах Людовика. Элинор и так не слишком верила в преданность Джиллиан каким-либо политическим интересам, которые мало влияли на ее жизнь. Ей стало немножко жаль Адама, который, несмотря на раздражение из-за своей близорукости, искренне восхищался умными советами Джиллиан. Сейчас ему снова было неловко.
Но Элинор вовсе не собиралась развеять смущение сына, даже если была бы уверена в правильности своей догадки. Она тоже ненавидела войну и боялась ее. Ей слишком часто приходилось ждать новостей от своих любимых. Бывало, она не смела глянуть в свои собственные глаза в полированном серебряном овале, служившем ей зеркалом, потому что могла увидеть там только ужас. Сердцем она понимала страх Джиллиан. И все-таки, если женщина не способна перебороть свой страх, преодолеть его, спрятать поглубже за улыбкой, опущенным взглядом, она не подходящая жена для Адама.
Уловка, предотвращающая войну, помогающая уладить все проблемы мирными средствами, – дело хорошее. Если бы женщины не прибегали к таким уловкам, давно бы вообще не осталось мужчин, которые очень быстро перебили бы друг друга – одни ради забавы, другие от жадности. Однако если мужчина отправляется на войну в душевном смятении – это лишь страшное оружие, вложенное любимой женщиной в руку его врагов. Джиллиан могла просто не понимать этого. Если дело только в этом, Элинор легко сможет раскрыть ей глаза. А там, подумала Элинор, будет видно. Если возражения Джиллиан продиктованы лишь любовью к Адаму и страхом за него и если она заботится об Адаме больше, чем о себе, эти возражения сразу же прекратятся. Если же Джиллиан не способна поставить благополучие Адама выше своего, она будет продолжать свои попытки заставить его отказаться от покорения сэра Мэттью.
Размышляя над целями Джиллиан, Элинор не сводила глаз со своего сына. Он не был до конца убежден в правоте Джиллиан, но, пока обдумывал ее слова, его, видимо, осенила идея, и он улыбнулся.
– Нет причин думать, что приглашение в Роузлинд, чтобы встретиться с его госпожой, предупредит сэра Мэттью о какой-нибудь грозящей ему опасности, если умно составить текст приглашения, – сказал он сэру Ричарду. – К. тому же, – добавил он, улыбаясь до самых ушей, – если он не ответит или откажется приехать, то даст нам законный повод напасть на него без предупреждения. Более того, поскольку Вик находится не более чем в двадцати милях отсюда, мы сможем отправиться, как только сэр Филипп прибудет сюда и согласится с нашими планами. Даже если сэра Мэттью встревожит наше письмо, что он сумеет сделать за несколько дней для укрепления обороны, чего не сделал бы после моего вызова?
Элинор увидела, что Джиллиан порывается что-то сказать, и решительно прервала ее, сказав, что пора оставить мужчин, которые должны обсудить свой план в деталях. Джиллиан, заявила Элинор не допускающим возражений тоном, необходимо отдохнуть после всех тревог и приключений, пережитых ею.
– Вы выразились совершенно ясно, дорогая моя, – проговорила Элинор, и в глазах ее было предупреждение. – Вы не считаете войну развлечением, тем более что война против своих же вассалов никогда не выгодна. Я думаю точно так же, как вы, и уверена, что Адам учтет ваши пожелания уладить все это дело без войны, если сможет.
Начинало светать, солнце еще не полностью поднялось из-за горизонта, и в женских покоях было холодно. Джиллиан поежилась, откинув одеяла, но решительно села, лишь стиснула губы. Она торопливо надела чулки и теплую шерстяную рубашку, поверх нее – бледно-розовую тунику и розовую блузу. Вся эта одежда была подарена леди Элинор. Джиллиан с признательностью подумала о матери Адама, которая была добра к ней, как родная мать. Элинор занимала большую часть мыслей Джиллиан в эту бессонную ночь – она перебирала в памяти последний разговор с леди Элинор в ее первый вечер в Роузлинде.
– Дорогая моя, – сказала леди Элинор, вводя ее в свою роскошную спальню, – я хотела бы откровенно поговорить с вами, поскольку Адам рассказал мне, что вы воспитывались в доме простого рыцаря, где с женщинами обращались грубо, и те в ответ не питали нежных чувств к мужчинам.
Испуг, отразившийся на лице Джиллиан, многое рассказал Элинор… если он был искренен. Элинор трудно было поверить, что это может быть не так, но она подавила в себе сострадание. Адам – ее сын, и ее первейший долг – блюсти его интересы.
– Присядьте, дитя мое, – продолжала Элинор, и голос ее потеплел. Что должно быть сказано, нужно сказать, но суровость здесь ни к чему. – Я не собираюсь читать нотации, но вы должны знать некоторые вещи. Мужчины в большом поместье должны быть воинами, и мужчины нашей семьи – воины, как по воспитанию, так и по природе. Чтобы держать вассалов и кастелянов в повиновении, мужчина должен и защищать, и наказывать их, а это можно сделать только с помощью войны.
—Но…
– Никаких но, – отрезала Элинор. – Чем большими землями управляет человек, тем больше времени он проводит с оружием в руках. Если он не защищает своих вассалов от посягательств другого лорда или не улаживает конфликты между своими вассалами, значит, он подавляет мятеж, поднятый его людьми, которые пытаются отойти от него или отказываются исполнять свой долг.
– Ради чего? – вмешалась Джиллиан. – Ради лишних десяти шиллингов ренты? Ради того, чтобы навесить себе на шею лишнюю драгоценность? Пригодится ли эта рента или драгоценность мертвому?
