Что же касается пленных французских женщин и детей, то они и в самом деле стали заложниками чокто. Вполне естественно, что Любуа сначала отказался платить назначенный индейцами выкуп, но по мере того, как участь женщин становилась все более жалкой, он начал переговоры. Поскольку у него не было с собой ни золота, ни товаров, он дал индейцам понять, что их требования будут выполнены, и те предоставили пленницам некоторую свободу. Тогда Любуа тайно посадил женщин и детей на небольшой корабль и приказал взять курс на Новый Орлеан. Говорили, что в руках чокто остался только один белый пленник и несколько африканцев.
Некоторое время после того, как чокто обнаружили исчезновение пленных, ситуация была напряженной, но в конце концов чокто приняли обещания уплаты выкупа и с видом оскорбленного достоинства покинули эти места. Французские солдаты под командованием Любуа принялись жечь форты начезов и заново отстраивать форт Розали на высоком обрывистом берегу реки.
Из тех же мест пришли подробные сведения и о жизни француженок среди индейцев. Из своего рода парии Элиз вдруг превратилась в героиню, когда стало известно, какую важную роль она сыграла в спасении французских женщин и детей из плена. Местные женщины стали заходить к ней с визитами — как видно, они хотели удовлетворить свое давнишнее любопытство относительно ее. Они задавали бесконечные вопросы о ее жизни среди ужасных начезов и долго смотрели на нее, как будто ожидали увидеть в ней какие-то отличия от себя из-за того, что ей пришлось пережить. Никто не решался прямо спросить, каково ей было быть женщиной татуированного военного вождя, уж не говоря о том, что он был наполовину француз. Этот незаданный вопрос повисал в теплом вечернем воздухе, когда они сидели на крыльце, обмахиваясь веерами.
Когда настало лето, детей из форта Розали, у которых не обнаружилось родственников, забрали монашки-урсулинки. Их орден существовал в колонии только два года, но его присутствие уже стало ощутимым. Оставшиеся в живых женщины и мужчины получили участки земли ближе к Новому Орлеану, но некоторые предпочли вернуться на свои старые земли вблизи Большой Деревни, несмотря на то, что туда время от времени совершали вылазки небольшие военные отряды начезов. Временами Элиз самой хотелось туда вернуться, чтобы вновь завести хозяйство на своих землях. Однако они находились так далеко от форта, что это казалось опасным, да и не было у нее моральных сил на такое предприятие.
В июне в стране начеточе проездом оказался странствующий священник, собиравшийся служить среди индейцев каддо. Он успел окрестить Маленькую Перепелку, а затем обвенчать ее с Пьером Бруссаром, торговцем. Служба была короткая, да и свадьба длилась не намного дольше. По окончании торжества молодые навьючили своих лошадей и двинулись по узкой тропе к лесу. Маленькая Перепелка гордо восседала на своей собственной лошади. Такой чести индианки удостаивались нечасто — у начезов ездить на лошадях имели право только женщины из рода Солнца, но теперь это было и ее неотъемлемое право.
— Не печалься, — сказала индианка Элиз, прощаясь. — Мы скоро вернемся, мы будем часто приезжать. Мы привезем тебе вести о Татуированном Змее, если узнаем хоть что-нибудь.
Действительно, они привезли эти вести. Оказалось, что Рено присоединился к своему брату, Большому Солнцу, и к своей матери на их стоянке на берегу озера где-то в окрестностях Черной реки. Они были заняты строительством нового форта и посевами зерновых, чтобы прокормить людей. Это место находилось всего в пятнадцати милях от прежнего поселка по прямой через Миссисипи, но что толку, что теперь Элиз все точно знала? Для нее это расстояние было равносильно тысяче миль.
Поражение племени привело к его разделению. Большинство начезов примкнули к Большому Солнцу и его военному вождю, но некоторые ушли вслед за Лесным Медведем, третьи нашли прибежище среди союзных племен йэзу и куочита. Индейцы Лесного Медведя устраивали налеты на новый форт Розали, нападали из засад на французские военные патрули и на торговцев, путешествовавших по реке. От их рук уже погибло несколько человек.
В один из знойных дней в середине июля родился шестой ребенок Клодетт, девочка. Элиз стала ее крестной. Она целые дни ревностно ухаживала за малюткой, а Клодетт то смеялась над ее привязанностью к крошечному краснолицему существу, то вздыхала о том, что ребенок слишком запоздал с появлением на свет и его не успел благословить странствующий священник.
Летели недели и месяцы, а Элиз тосковала все сильнее. У нее пропал аппетит, она похудела, стала беспокойной, раздражительной, ей все время надо было что-то делать, чего-то добиваться, что-то менять. Она уже не довольствовалась заботами о крестнице и всю свою избыточную энергию тратила на изучение фермерского хозяйства и торговых методов Жюля. Вскоре Элиз начала давать ему дельные советы, и в знак благодарности он преподнес ей отрез ткани, думая, что она сошьет из него себе платье. Вместо этого Элиз отдала материал Пьеру, чтобы он выменял на него у индейцев посуду и корзины. Все эти вещи она распродала знакомым француженкам, а на вырученные деньги купила еще товаров для продажи.
Такая деятельность заполняла все ее время, но ей так и не удалось окончательно избавиться от беспокойных навязчивых мыслей. Кроме того, такой необычный для женщины род занятий вызывал легкое недовольство, а порой и осуждение среди окрестного населения. Общество здесь было небольшое и замкнутое, раздираемое мелкой завистью, ссорами и враждой. Ничего нельзя было сделать, чтобы об этом сразу же не стало известно всем. Стоило что-нибудь сказать, как тут же эти слова повторялись всеми, и кто-нибудь обязательно был ими обижен. За одинокой женщиной пристально следили, о ней судили и рядили на все лады. Считалось, что ей нужна не работа, приносящая пользу, а муж или, по крайней мере, любовник.
Навестить Элиз как-то пришел Паскаль. С важным видом, с фуражкой в руке он поднялся на крыльцо и предложил ей пройтись с ним вдоль реки. Он сказал, что захватил с собой бутылку вина, немного хлеба, сыра и одеяло. Ведь она наверняка уже соскучилась по мужскому вниманию, и он готов оказать ей его.
Паскаль протянул руку и хотел прикоснуться к ее груди, но Элиз отвесила ему такую пощечину, что он вынужден был поспешно ретироваться. Клодетт, все подслушавшая из дома, вышла на крыльцо с младенцем на руках, чтобы посмотреть на его позорное отступление, и, давясь от смеха, выкрикнула ему вслед несколько издевательских замечаний. Зная, что к утру все будут судачить о его поражении, Паскаль упаковал свои вещи и отбыл в страну тейа, чтобы начать торговать с испанцами. Больше вестей о нем не было.
