— Кухарка поспорила с камердинером милорда, что учитель не продержится здесь больше месяца. Если она проиграет, то будет жарить ему бараньи котлеты…
Джимми замолчал, вероятно ожидая, что я поддержу разговор, но я молчала, словно набрав в рот воды, потому что у мисс Брэдшоу было полно осведомителей среди прислуги и мои слова наверняка дошли бы до бабушки.
Я положила ветку на плиту с именем моей матери и подумала: где может находиться ее портрет? Портрет ее сестры Сары, матери Эдварда, находился в кабинете деда. Вероятно, тогда же был написан и портрет младшей дочери, которая, по словам бабушки, была гораздо красивее своей сестры. У меня был только медальон с ее изображением, но мне, конечно, хотелось увидеть ее лицо более крупным планом. Я решила постараться разыскать его: если он написан, то, значит, хранится в какой-нибудь заброшенной комнате замка.
Я уже разложила все ветви по плитам. Джимми тоже заканчивал свою работу, и я сказала ему, что буду ждать его в бричке, предупредив, чтобы он запер на замок решетку.
После сумрака склепа мне пришлось прикрыть рукой глаза от яркого солнца. Холодный свежий ветер гнал по голубому небу белые с чернотой внизу облака, опавшие листья кружились в хороводе между могил, и мне вдруг почему-то стало весело, хотя в таком месте, как это, не принято радоваться.
Кружение желтых листьев напомнило мне модный танец, о котором писали в дамском журнале. Этот танец назывался вальс. Мужчина во время танца держал в одной руке руку женщины, а другую руку клал на ее талию, так что получалось что-то вроде объятия. Это-то и возмутило мою бабушку. «Женщина в объятиях чужого мужчины! Какое бесстыдство!» — сердилась она.
Я вспомнила объятие Александра О'Коннелла и подумала, что он совсем не похож на безупречного героя прочитанных мною романов. «Неужели он всего лишь бесчестный соблазнитель?» — подумала я и посмотрела на домик священника. Мне легко было пойти и, вызвав его, потребовать объяснений, но я не сделала этого, — пришел Джимми, и бричка тронулась в путь. Вскоре я увидела вдали башню и приземистое здание замка, и иллюзия свободы, которой я жила эти несколько часов, совершенно исчезла.
— Представь себе, Валерия, — говорила мне бабушка, спускаясь по лестнице и опираясь на мою руку, — наша королева обручилась со своим кузеном, принцем Альбертом Саксен-Кобург-Готским.
Эта новость, которую мы узнали из газет, присланных по почте вместе с письмами и книгами из библиотеки, взбудоражила весь замок — даже слуги говорили только о помолвке королевы. Именно эта новость заставила бабушку покинуть постель и спуститься в столовую.
— Выходит замуж за какого-то немчуру, — ворчал дед, — как будто она не могла найти себе мужа среди молодых отпрысков старинных английских родов. Я всегда говорил, что от женщины на троне не жди ничего хорошего.
— Как ты можешь так говорить, Уильям, — возразила бабушка, которая противоречила ему чрезвычайно редко и лишь в тех случаях, когда считала себя задетой за живое. — Леди Норли пишет мне, что королева без ума от этого красивого молодого человека, который ее тоже очень любит. Теперь они обвенчаются, а затем, глядишь, появится и наследник трона. Между прочим, свадьба состоится в феврале.
«Еще одно торжество, на которое меня не пригласят», — подумала я. Мне стало нестерпимо скучно слушать нудный разговор сэра Генри и деда о политических последствиях этого брака.
Как странно, что королева Виктория влюбилась в своего немецкого кузена как раз тогда, когда влюбилась и я. Разве это не доказывало, что между мной и ею есть какая-то мистическая связь? Во всяком случае, это известие придавало мне больше уверенности в себе.
— Валерия! Опять ты витаешь в облаках, — услышала я голос бабушки, — и не слышишь, что я тебе говорю. Поди принеси мою кашемировую шаль, мне холодно.
— Сейчас, бабушка, — сказала я, поставила чашку на блюдце и вышла из столовой.
На выдвижной доске бюро лежало письмо леди Норли, и я не смогла удержаться от искушения пробежать его глазами, потому что увидела среди строчек свое имя и имя моей матери. Вот что писала ближайшая подруга моей бабушки:
«…Валерия, как мне известно, сверстница королевы. Пришло время и ей подумать о том, чтобы найти себе достойного избранника. Я уже писала тебе, что с радостью приму ее в своем доме, тем более что обязана это сделать в память об Августе, ее матери. Она так похожа на свою красавицу-мать и имеет такое хорошее приданое, что найдет себе мужа без труда. Да что я говорю, все лондонские денди будут на коленях просить ее руки. Что же касается того старого скандала, то о нем все давным-давно забыли. В конце концов, во всем виноват сэр Уильям, который даже не пожелал принять Джорджа Друффа. Что же здесь такого, если его дочь приняла молодого человека в своей спальне чуть раньше, чем это принято. Ведь потом они обвенчались…»
Мне показалось, что по коридору кто-то идет. Я положила письмо, взяла со спинки кресла шаль и поспешила к двери. Так и есть — у двери стояла мисс Брэдшоу. Мне так хотелось дочитать это письмо, что я предприняла безнадежную попытку перепоручить доставку шали ей.
— Отнесите эту шаль в гостиную, Брэдшоу, — сказала я возможно более убедительно, точно хотела загипнотизировать эту старую ведьму.
Мисс Брэдшоу, как всегда, посмотрев поверх моей головы, сказала своим скрипучим голосом:
— У меня хватает своих дел, мисс Валерия. Насколько я понимаю, это поручено вам, значит, и исполнить поручение вы должны сами.
Ничего не поделаешь! Как ни хотелось мне дочитать письмо, пришлось уходить. Я была уверена, что Брэдшоу знакома с его содержанием. Приглашение леди Норли было очень заманчиво, но дед, конечно, не согласится отпустить меня в Лондон. Я подивилась тому, как странно совпала моя влюбленность в Александра О'Коннелла с тем новым, что я узнала о своей матери. Оказывается, она была совсем не робкого десятка, если решилась на такое дело. Как жаль, что я не могу посоветоваться с ней! Я была бесконечно признательна леди Норли за то, что она считала меня очень похожей на мать.
Я накинула шаль бабушке на плечи и села опять за стол, чтобы допить уже остывший чай. Мне очень хотелось скрыться от всех в своей комнате и привести в порядок противоречивые мысли, которые роились у меня в голове. Но об этом нельзя было и думать: до ужина у меня была масса дел по хозяйству.
За ужином я, как всегда, сидела напротив Александра О'Коннелла, который сегодня был как-то особенно серьезен и, мне показалось, даже мрачен. На вопрос деда, как идут дела, он ответил с предельной ясностью:
