Эдриан постарался по возможности обезопасить себя — взял в экспедицию лорда Джона. Любящий отец мальчишки, Барстоу, являлся кузеном Сомерсета и другом Хутвейта. Если кто-то вздумает обвинить Эдриана в неправомерных действиях, то заденет и лорда Джона, восстановив таким образом против себя Барстоу.
Однако все это не обеспечивало Эдриану душевного покоя. Собственная родня тоже доставляла немало беспокойства. Его младшие братья и сестры жили всего в одном дне пути отсюда, в Бэддлстоне. Эдриан укрепил замок, но без гарнизона поместье не выдержит хоть сколько-нибудь длительной осады, особенно если против хозяев выступят те, кто работает на их землях, а большинство из них — католики. Хуже того, если люди восстанут, в мятеже обвинят их господина. А что уж говорить о бесчисленных кузенах Эдриана на северо-западе, о его сестрах, вышедших замуж за католиков. Предательство их мужей погубит Эдриана и всех, кого он пытается защитить.
Разумеется, самой легкой и удобной линией поведения была бы откровенная демонстрация своей лояльности. Он доставит Дэвида Колвилла в Тауэр — доставит с помпой и фанфарами. А потом, со временем, когда эта якобитская возня закончится, разберется с врагами. Если условия его устроят, то он заключит частное перемирие, а если нет — начнет небольшую частную войну.
Эдриан заметил, что все еще держит в руках телескоп, и раздраженно провел ладонью по глазам. Столько проблем, так трудно сохранять равновесие сил, а он стоит тут и разглядывает любопытные штучки! Нет в этой вещи ничего ни загадочного, ни удивительного, просто предмет из прошлого, о котором лучше забыть. Так почему вид телескопа, так откровенно выставленного напоказ, вывел его из себя?
Было время, когда Эдриан полагал, что знает себя, но сейчас не мог сказать, что именно скрывается в глубинах собственной души. Некоторые люди ориентируются на чувства, но чувства Эдриана уснули мертвым сном. Некоторые обращаются к Богу, но Эдриан оставил свою веру и ни в одной из церквей не чувствовал себя своим. Ему оставалась лишь холодная логика. В начале карьеры она сослужила ему добрую службу, и он отлично знал ее законы. Логика не оставляла места ни жалости, ни любопытству... ни сожалениям.
— Смотри-ка! — воскликнул Брэддок и, хмурясь, подошел к окну, чьи свинцовые переплеты смотрели на обширный парк. — Кто это там, в чаще?
Эдриан опустил телескоп, подошел к Брэддоку и успел заметить, как среди деревьев мелькнула невысокая фигурка в бесформенном плаще. Приложив, телескоп к глазам, он поправил настройку.
Грубый плащ из некрашеной шерсти, в руках корзинка.
— Судя по росту, это женщина, — сообщил он.
Женщина приостановилась и оглянулась. На мгновение ее бледное лицо заполнило все поле его зрения. Эдриан сдержал проклятие. Похоже, она нервничала. Оно и понятно.
Эдриан опустил трубу телескопа.
— Посмотрите, кого нет в доме, — глухо произнес он. — Я должен знать, сколько в точности людей находится в данный момент под этой крышей. Когда посчитаете, сделайте так, чтобы это число не менялось.
— Да, милорд. Возьмете кого-нибудь с собой? Хэнслоу — отличный следопыт.
— Нет.
Маркизу Тоу он мог выследить и без посторонней помощи. В юности он столько раз гонялся за нею по этим лесам, что сейчас сумел бы поймать ее с завязанными глазами.
Эдриан на секунду задумался — это умение пойдет ему на пользу или во вред?
Черт подери все на свете! Он сунул телескоп в руки Брэддоку.
— Убери его с глаз!
А следовало бы приказать: «Сожги его!»
Наконец-то начали созревать яблоки. Листья ярко блестели на солнце, однако непогода последних недель не прошла бесследно. Молодых плодов было совсем немного. Нора подоткнула юбки и полезла вверх по узловатым ветвям, по дороге касаясь ладонью каждого яблока. Мелкие, как орехи, они даже на ощупь были мягче, чем следует.
В небольшом искусственном дупле, скрытом между веткой и стволом, ее дожидалось письмо. Норе страстно хотелось тут же открыть его и прочесть, но такие вещи лучше делать за запертой дверью и чтобы рядом горел камин.
Спрятав листок за корсаж, она сунула на его место собственное письмо, сжалась в комок и прыгнула вниз. Услышав глухой звук удара о землю, Нора коротко хохотнула и с улыбкой постояла минуту в пестрой тени листьев. Простая радость оттого, что она прыгнула, как обезьянка, подарила такую желанную передышку среди тревог и печалей реальной жизни. Нора давно пыталась приучить себя к этому трюку — чувствовать прелесть малых событий. Когда приходилось носить имя мужа, поддерживать его честь, а вокруг все только и ждали ее промаха, о подобных вольностях не могло быть и речи. Но сейчас, даже среди всей этой неопределенности, она чувствовала себя свободной.
Нора втянула носом яблочный дух. Значит, в этом году плодов будет совсем мало. Ну что же, тем щедрее окажется следующий урожай. А пока придется обойтись картошкой и овсом.
Нора подхватила корзинку и пошла по тропе к домику Пламмеров. Солнце мягко согревало кожу. Ветер негромко вздыхал в ветвях. В вышине кружил ястреб. В этих лесах Нора чувствовала себя в безопасности. Казалось, сама земля защищает ее, пусть даже тень графа Ривенхема кружит над нею, как этот ястреб.
Если лондонские мерзавцы задумали отнять у ее семьи эти владения, лишить Колвиллов их древнего права, то разве может она осуждать брата за то, что он борется с ними? Если потребуется, она до самой смерти будет есть один овес.
Едва эта мысль промелькнула у нее в голове, как послышался стук копыт. Звук приближался. Не помня себя от страха, Нора шагнула за дерево и прижалась к грубой коре.
Лошадь была уже совсем близко. Нора слышала ее тяжелое дыхание и звяканье сбруи, потом Ривенхем холодно произнес:
— Вы что-то уронили.
Нора закусила губу, выбора не было — пришлось выйти на тропу. Лошадь с хрустом жевала булку. Нора заставила себя не поднимать глаз на дерево, с которого только что спрыгнула, но если она там уронила еще и хлеб, то Ривенхем не упустит такой подсказки.
— Ваш конь оценил старания моего повара, — как можно спокойнее заметила Нора. Жеребец уже сжевал рогалик и тянул носом в поисках нового угощения.
— Он снисходителен в своих оценках, — сухо отвечал Ривенхем, — а я нет.
Нора подняла взгляд. Солнце светило в спину Эдриана, не позволяя разглядеть лицо.
— Мне запретили уходить за пределы имения. Думаю, вы помните, где кончаются наши земли и начинаются ваши.
Ответом ей было грозное молчание. Норе казалось, что письмо прожигает грудь. Она сунула руку в корзинку, достала еще один рогалик и намеренно отбросила его подальше от лошадиной морды.
