Девушка стала рассматривать ту сторону лица Ника, которая была обращена к ней. Довольно удлиненная скула, впалая щека. Он не был красавцем. Особенно сейчас, когда на щеках и подбородке торчала двухдневная черная щетина. Он чем-то напоминал ей пантеру, которую она однажды встретила в заболоченном рукаве реки. Он казался ей диким и невоспитанным. Способным в любое время возвратиться в первобытное состояние. Кожа у него гладкая, цвета темной меди. На груди несколько розовых шрамов. Все тело было удивительно смуглым. Она покраснела, вспомнив, как он лежал обнаженный на кровати, когда она стянула с него одеяло. Да, конечно, он был настоящим мужчиной.
Он обернулся к ней, вопросительно подняв брови. Их взгляды встретились. Щеки Саманты вспыхнули еще жарче. Он расплылся в ласковой и чуть-чуть насмешливой всепонимающей улыбке, от которой она смутилась еще больше и стыдливо опустила голову, словно захваченный врасплох ребенок, ворующий сладости. Ник, довольный произведенным впечатлением, переключил внимание на дорогу.
«Боже милостивый! Похоже, он читает мои мысли».
Интересные у него глаза. Темно-серые, жесткие, как кремень, они прямо пронизывали ее, когда Ник сердился. Искристые, живые, светлые – когда улыбался. Конечно, ей нужно быть настороже с ним. Он озадачивал и иногда казался опасным.
«Будь проклято это одеяло!» Она стерла о спину лошади кожу на бедрах и ягодицах. Стиснув зубы от боли и злости, она снова склонилась к Нику, прижалась, чтобы подоткнуть одеяло и услышала, как бьется его сердце, словно барабанит в ее грудь. Воюя с ненавистным одеялом, опасаясь упасть, Саманта почти подоткнула его под себя, но Ник невнятно выругался и рывком остановил Скаута.
– Нам придется переночевать здесь, – хрипло сказал он.
Наконец-то, усевшись удобно, она огляделась.
– Ты же сказал, что нам надо ехать до темноты.
– Чертова женщина, ты так и будешь мне все время возражать и спорить со мной? Уже и так темно, – прошипел он сквозь сжатые зубы.
Перекинув ногу через шею лошади, бросил поводья и спрыгнул на землю. Саманта рванулась за ним, закричав от боли.
– Что еще случилось?
– Ты сделал мне больно. Волосы зацепились за твою одежду.
Она свесилась с лошади и испуганно тянула прядь к себе. Лохмотья стали с треском сползать с него. Саманта боялась, что одежда разорвется надвое, прежде, чем она сумеет распутать волосы. Она беспомощно смотрела на Ника сверху вниз. Он оглянулся. Рыжая прядь зацепилась за шнуровку, скреплявшую задние полы. Ник потянулся к ней, изловчился, приподнял девушку и поставил рядом с собой. Он принялся сам распутывать волосы.
Прядь шевелилась в его неуверенной руке, была похожа на шелковую скользкую змею. Саманта слышала, как он тяжело вздохнул один раз, затем – другой. Но чем больше Ник старался разобрать узел, тем туже спутывались волосы и тесьма. Наконец он бросил это занятие, свирепо и удрученно посмотрел на девушку.
– Может быть, развязать это? – предложила Саманта, показывая на разлохматившуюся бечевку, связывающую полы его одеяния.
– Я не смогу, – сдавленным голосом отозвался он. У него вздрагивали пальцы. Он сжал их в кулаки. Руки безвольно повисли вдоль тела.
– Дай я попробую, – она просунула пальцы и слегка коснулась его спины. Ник подпрыгнул, словно она дотронулась куском раскаленного железа. Мышцы у него напряглись, он слегка отпрянул от девушки.
– У меня такие холодные руки? – спросила она.
– Да… Нет… – он казался сконфуженным, сказал что-то невнятно, она не разобрала, переспросила:
– Что ты сказал?
– Ничего, – пробормотал он и закрыл глаза.
Саманта просунула вторую руку под спутанный клубок, пытаясь удержать расползающуюся ткань. Но Ник снова задергался от прикосновения ее пальцев.
– Стой же спокойно, – сердито сказала Саманта. Она постаралась сосредоточиться, но все ее старания были напрасными. Разлохмаченная самодельная тесьма и ее волосы сплелись в неразрывный клубок.
– Боюсь, что мне не под силу распутать этот узел, – вздохнула Саманта.
– Адский огонь! – невнятно проворчал Ник сквозь зубы, еле сдерживая участившееся дыхание.
Саманта уставилась на него с любопытством.
– Что это за язык?
– Язык Чиянны, – ответил он скрипя зубами. – Я – индеец, разве ты не заметила?
– Вот это да! А я-то думаю, почему ты весь такой смуглый, – почему-то радостно заговорила она и вдруг покраснела. До нее слишком поздно дошло, что сказала лишнее. Она закрыла рукой рот, как бы преграждая путь неуместным словам, испуганно уставилась на своего, как ей казалось, дикого спутника. То, что она слышала раньше об индейцах, ее, конечно же, не обрадовало. Он как-то нехорошо усмехнулся:
– Не волнуйся, котенок. Я не собираюсь снимать с тебя скальп. А только отрежу прядку от твоих рыжих волос. Нагнись, – приказал он.
«Не собирается снимать скальп?»
Такая мысль не приходила ей в голову раньше. По-настоящему испугавшись, она рванулась в сторону. Волосы удержали ее рядом с ним.
– Надо найти острый камень, чтобы отрезать волосы. Я только наполовину индеец и не пугаю детей. И даже не убиваю их, – проговорил он, усмехнувшись.
Она не понимала, почему он решил успокоить ее, сообщив, что не чистокровный индеец. Она еще больше растерялась, но покорно и как-то обреченно склонилась, чтобы он смог поднять с земли острый камень. Найдя подходящий, он выпрямился и притянул Саманту к себе.
Когда до нее дошли его последние слова, она пристально взглянула в его прищуренные глаза и выпрямилась в полный рост.
– Я не ребенок, – с достоинством сказала она. – Мне восемнадцать лет. Почти.
– Боже, ты даже моложе, чем я предположил. – Он взял камень и резанул по волосам, отхватив больше дюйма выше узла.
– Удача, – ухмыльнулся он, – наматывая на палец оставшуюся на его лохмотьях прядь.
– Удача? – удивилась она. – О чем ты говоришь?
– Индейцы считают удачей, когда снимают очередной скальп. Это вроде трофея.
– Но ты же не снял с меня скальп. Ты только отрезал прядь от моих волос. И вообще, не надо было отрезать так много, – запротестовала она, наблюдая, как он наматывает прядь на пальцы.
Свирепо оскалившись, он поднял брошенный камень и угрожающе шагнул к ней.
Она отступила. Было видно, что она испугалась всерьез. Он засмеялся и отбросил камень подальше.
– Не волнуйся, беби. Я не сделаю тебе больно.
– Я не беби, – топнула ногой Саманта, уперев руки в бедра, презрительно оглядела его с ног до головы. – Сколько же тебе лет, дедуля?
– Двадцать шесть и с каждой минутой я становлюсь все старше и старше, – вздохнул он. – Давай-ка лучше будем устраиваться на ночлег, – он махнул рукой. – Вон там ручеек. Если хочешь, можешь попить и освежиться. А я пока разожгу костер.
