Гэр и Перси были прекрасно осведомлены о том, что несчастные случаи и прочие напасти происходят вокруг Чарити с пугающей регулярностью. Они узнали это еще тогда, когда она была совсем крошкой, так как самим им не раз и не два доводилось принимать на себя удары ее капризного везения. Крошка Чарити, которую они искренне любили, была настоящим ангелом — и лицом, и характером. Прочие прелести подросшей девушки оказались столь же ангельского качества, и потому Гэр и Перси были твердо уверены: ангелы желают получить свое назад! Потому-то окружающих и преследует злая судьба. С их точки зрения, только такая фантастическая гипотеза и могла объяснить невероятное невезение, которое преследовало всех рядом с ней.
Через несколько минут леди Маргарет вернулась с чашкой сильнодействующего зелья, состряпанного из сонных трав и таинственных порошков. Приятели помогли усадить девушку и заставили ее выпить настой, пообещав, что потом обязательно пойдут и найдут «его» возле самой дороги «где-то там». Услышав это обещание, девушка сразу успокоилась, и леди Маргарет с суровым кивком, который приятели расценили как разрешение не выполнять только что данного обещания, приказала им удалиться и «заняться этим делом». Чарити успокоилась настолько, что ее глаза вновь наполнились слезами.
— Н-но почему, бабушка? — пролепетала она заплетающимся от изнеможения языком. — Вечные беды, напасти. Все время с людьми происходит что-то ужасное.
— Тише, дитя, не следует так говорить. — Леди Маргарет пугливо оглянулась и выпустила руку Чарити, чтобы снова коснуться кроличьих лапок, висевших на шее. — Это к дурному, говорить о несчастьях.
— Но со мной-то как раз никогда ничего плохого не случается! — Чарити не в состоянии была внимать предостережениям, так как зелье начинало уже оказывать на нее свое действие и веки ее отяжелели. — Я пыталась ему помочь. Папа говорил, что я очень везучая. Но я всегда вижу вокруг одни только беды и напасти. Ах, бабушка, по-моему, я убила его!
— Пустая твоя голова! Никого ты не убила! — Тревожно заозиравшись, леди Маргарет сунула руку в карман и извлекла щепотку соли, которую быстро бросила через плечо.
— Но он был такой красивый… и такой холодный. И он тоже умер.
— Всем нам придется умереть, дитя… рано или поздно. — Старуха закусила губу и смахнула навернувшиеся слезы.
— Но почему никогда ничто не становится лучше? — Казалось, она не слышит бабушкиных слов. — Может, я слишком везучая?
Тут потемневшие от горя глаза девушки закрылись, и леди Маргарет вздохнула с облегчением. Где уж там везучая! Леди Маргарет стянула с девушки туфли и, увидев, в каком состоянии ее чулки и подол, покачала головой. Затем взгляд ее перебежал на лицо девушки. И в тысячный раз сердце старой женщины пронзила щемящая боль.
С самого рождения Чарити все они из сил выбивались, пытаясь оградить ее от того, что Аптон Стэндинг тактично назвал ее проблемой. Они устроили все в доме так, чтобы исключить возможность несчастных случаев. Они удалились от всякого общества — даже того, которое могли себе позволить со своими скудеющими средствами, и терпеливо продолжали объяснять игрой случая все злоключения и напасти, продолжавшие происходить, несмотря на предпринимаемые меры. Леди Маргарет стояла возле постели, смотрела на внучку, которая погрузилась в неспокойный сон, и чувствовала, как защитная сеть изоляции и превентивных мер, созданная трудом многих лет, расползается буквально на глазах. Аптон мертв, денег в сундуках ни гроша, а Чарити превратилась в молодую женщину, которая будет привлекать внимание всюду, куда ни направится. А значит, ситуация может достичь критической стадии очень быстро.
Леди Маргарет вздохнула, намочила тряпицу и принялась нежно отирать заплаканное, обожженное солнцем лицо внучки. Она отвела от лица девушки светлые спутанные пряди, думая о том, как же похожа Чарити на мать. Такая же красивая и светловолосая, с удивительно кротким нравом и добрым сердцем. Пусть поспит. Сон — лучшее лекарство. Старуха сняла амулет в виде полумесяца и надела его на Чарити, расправила волосы девушки на подушке и только потом уселась в кресло возле постели.
Наделенная поразительной красотой, сострадательной и щедрой душой, которая словно нарочно соответствовала значению ее имени — «милосердие», Чарити Стэндинг, вероятно, была самой обворожительной девушкой в Девоншире, а может, и на всем южном побережье Англии. Но ее очарование было наживкой в ловушке коварной судьбы. Куда бы она ни пошла, за ней тянулся шлейф бедствий; иногда это были просто неприятные происшествия и мелкие напасти, а порою — страшные катастрофы и чудовищные несчастья. Бабушка Чарити объясняла все по-своему. Внучка ее родилась под неблагоприятным знаком Луны, она была джинкс, то есть приносила несчастье.
Рейн Остин очнулся на обочине дороги с ощущением, что его пропустили через каток для белья. Он шевельнулся, и сразу боль пронзила его от позвоночника к плечам и рукам. Он открыл глаза и увидел непонятные клочки белого на голубом, которые медленно плыли в сторону. Он не сразу сообразил, что лежит на спине и смотрит в небо. И какое-то мгновение ему казалось, что рядом должна быть женщина.
Эта мысль, обращавшаяся напрямую к его инстинктам, заставила его резко сесть — и боль немедленно вспыхнула в его бедной голове. Смутная мысль о женщине исчезла так же быстро, как и появилась. С завидным терпением он пытался заставить себя сфокусировать взгляд на высокой траве, на ветвях деревьев, на дороге, но все расплывалось.
Голова у него гудела, ребра ломило, дышать было больно. Во всем его теле, казалось, не осталось места, которое бы мучительно не ныло. Но физические страдания показались ему пустяком, когда он поднялся наконец на ноги и увидел свой драгоценный фаэтон с малиновыми спицами, разбитый о дерево в щепы. Глаза его вновь отказались работать скоординировано, так что все окружающее представилось ему в двух экземплярах.
— Проклятие! — взревел он и снова схватился за голову. — Только не фаэтон… — Остин выпрямился и быстро огляделся в поисках своих роскошных вороных. Лошадей нигде видно не было. Очевидно, они не пострадали, когда экипаж разбился, и убежали. Но куда?
Остин закрыл глаза и попытался припомнить, что же произошло. Он ехал в Мортхоу и был уже близок к городу… когда что-то напугало вороных. Остальное он помнил смутно, однако уже пришел в себя настолько, чтобы забеспокоиться о том, не покалечился ли он. Остин ощупал раскалывающуюся от боли голову и нашел две шишки: одну на лбу, другую на затылке, и принялся изучать ссадины на руках и ногах — крови не было, по крайней мере теперь, зато голова раскалывалась, будто ее рассекли на две части.
