— Вы слишком много работаете, доктор!
— Вовсе нет, — уклонился он от ее материнской заботы, и Гейл подивилась, как дипломатично он превратил экономку в союзницу. — Я настоящий домашний тиран, но счастлив, что у меня есть вы, миссис Эванс.
Не удостоив больше Гейл ни единым взглядом, миссис Эванс с радостной поспешностью вернулась к исполнению своих обязанностей.
— Кажется, ваша экономка не одобряет меня, доктор Уэст, — вздохнула Гейл.
— Она будет в этом списке не первая, мисс Реншоу, — ответил он. — В связи с чем должен подчеркнуть, что ваша дверь запирается на надежный засов.
— Ясно.
Правда, вызвало недоумение, какая связь существовала между надежными засовами и миссис Эванс.
— Для защиты вашей добродетели, — добавил он, инстинктивно давая ей ключ к разгадке.
— Ясно, — повторила она чуть увереннее. — Не премину его использовать хотя бы для того, чтобы миссис Эванс не сомневалась, что под вашей крышей моя добродетель вне опасности.
— Постарайтесь, сделайте милость, — произнес он с загадочным огнем в глазах, отчего его приказ прозвучал почти гипнотически.
Но проанализировать его она не успела. Роуэн уже отвернулся и прошел в лабораторию, продолжая обсуждать дела, связанные с ее ученичеством.
— Я велю также принести вам в комнату небольшой письменный стол. Лаборатория — хорошее место для учебы, но вам нужно и личное пространство. Чтобы писать письма, например, а также вести всякого рода записи.
— Благодарю.
Практически не глядя на корешки, Роуэн принялся снимать с полок книги, как будто мог узнавать их на ощупь.
— Как ваша латынь?
— Очень хорошо, — самоуверенно ответила она.
— Вы изучали Гиппократа?
Она покачала головой:
— Боюсь, только опосредованно.
— Начнем с классики. Вы прочитаете все это, мисс Реншоу, чтобы знать, как собственную биографию. Я хочу, чтобы вы выучили все, что здесь написано, и при необходимости могли цитировать, как Библию.
Она с почтением взяла книги.
«Труды Гиппократа», «Афоризмы Гиппократа», «Fasciculus Medicinae», «Articella» и «Pantegni» [1] .
Он осторожно положил ладонь на верхнюю страницу, возвращая Гейл из мира слов к реальности.
— Изучите их, мисс Реншоу. Хоть я и прошу вызубрить все, как Библию, я хочу, чтобы вы понимали, что это не религия. Правда, кое-кто из моих коллег клеймит еретиками и богохульниками тех, кто смеет спорить с древней мудростью. Тексты, безусловно, содержат элементы полезных сведений, но они не непогрешимы и не безошибочны.
Его слова повергли Гейл в изумление. Она всегда считала, что здоровье связано с балансом четырех соков организма: черной желчи, желтой желчи, флегмы и крови. Все, что она слышала от врачей в детстве, лишь укрепляло ее в этом веровании.
— Я думала, что медики все еще верят в четыре сока.
Он улыбнулся:
— Вера — это религия. А, как я уже сказал, медицина не религия. Мы служим науке. Если мы что-то и знаем наверняка, так только то, что мы почти ничего наверняка не знаем. Большое влияние на мою профессию оказали древние греки, арабы и их средневековые последователи. Но я еретик, мисс Реншоу.
— Тогда зачем просить меня изучать их, если вы не придерживаетесь этих учений? — удивилась она.
— Слово «еретик» имеет греческие корни и означает «тот, кто может выбирать», мисс Реншоу. Вы должны прежде научиться хорошо разбираться в научных школах, чтобы выбрать, какой придерживаться, а какую игнорировать. Эту ступень пропускать нельзя. Если вы и вправду хотите идти в ногу со своими современниками мужского пола, то должны хорошо владеть медицинским языком — изъясняться свободно и без ошибок. — Он добавил к растущей стопке еще один увесистый фолиант. — И не забывайте, что здесь, как я уже сказал, есть и полезные крупицы истины. Но они не лежат на поверхности, и найти их может лишь острый, пытливый ум.
Гейл ответила ему таким серьезным взглядом, что у Роуэна сжалось сердце. Такая открытая и жадная до знаний, она искренне верила ему и с готовностью принимала все, что он говорил. При мысли, что эта настойчивая, не ведающая преград мисс Реншоу будет смотреть на него такими глазами, у Роуэна кружилась голова, но он знал, в чем состоит опасность. Вероятно, исключительно поэтому брать женщин в университеты считалось неразумным.
Она была такой красивой и представляла такой соблазн для души и тела, что только слепой и глухой мужчина был неспособен понять развращающую привлекательность подобного ученика.
«Она не оставит равнодушным даже самого бесчувственного из стариков. К счастью для меня, она не задержится здесь надолго, и все это кончится прежде, чем мне будет нанесен серьезный урон».
— Что ж, с этого мы и начнем, чтобы я мог посмотреть, как быстро вы усваиваете знания, мисс Реншоу.
Он окинул взглядом устрашающую стопку книг, прикидывая в уме, в какой мере обескураживающим является задание.
— Начните с «Артицеллы». Я загляну к вам, когда вернусь с обхода пациентов.
— А мне можно с вами? — с жаром спросила она.
Он покачал головой:
— Пока еще нет. Ваше дело — читать.
— Но я могла бы…
— Читайте, мисс Реншоу. Читайте. И первое, что вы прочтете: «Жизнь коротка, искусство — вечно».
— Да, доктор Уэст.
— Учитесь, мисс Реншоу. Учитесь так, как будто от этого зависит ваша жизнь, хотя в данном случае так оно и есть.
Роуэн поправил масляную лампу на столе и подвел черту под дневным посещением больных. Скоро он поручит Гейл переписывать их истории болезней, чтобы она могла наблюдать за курсом лечения каждого пациента и начала проникаться той практической работой, которую требовалось проводить для диагностики заболевания и обеспечения правильного ухода. Работа эта будет скучной, но он не сомневался, что Гейл возражать не станет. Несмотря на все его попытки засыпать мисс Реншоу книгами и заданиями, энтузиазма у нее не убавилось.
Определяя глубину ее медицинского образования, Роуэн узнал, что мисс Реншоу обладала цепким умом. Она рассказала, что все свои знания о лекарственных травах почерпнула из разговоров в шотландской аптеке по соседству с лавкой модистки, куда часто заходила ее мать. Эти знания она пополняла практическими советами домохозяек, кухарок и крестьянок, с которыми приходилось пересекаться. Как-то в гостях, в семье друзей, ей в руки попалась книга по анатомии. К сожалению, она была на немецком языке, но иллюстрации Гейл просто заворожили. Она бы так и просидела в библиотеке, если бы не появился хозяин книги и не забрал неподобающие картинки из ее своенравных рук. Недавно хирург из Стэндиш-Кроссинга нечаянно снабдил ее еще кое-какими наметками знаний. Но в деревне хирургия считалась грубым ремеслом, и поскольку лекарь также вырывал зубы, в обществе его не принимали. Так что служить для нее надежным источником информации он не мог.
