– Вы делаете все это по воле отца? – едва сдерживаясь, спросил молодой человек.
Она не торопилась с ответом. Данте не мог сказать, подыскивала ли она правильные слова или же с трудом пыталась понять его ломаный английский.
Возможно, он какие-то слова перепутал.
– Отец? Боже мой, да нет же! Он совсем не одобрил бы этого. Это моя идея. – Елизавета улыбнулась и скромно опустила ресницы, явно довольная тем, что действовала вопреки планам короля.
Данте уловил вспышку изумрудного пламени в ее глазах и с трудом удержался от очередного вопроса. Он вспомнил, как цвет глаз малышки менялся от серого и ледяной голубизны до черного без всякого намека на проблеск зеленого. Скорее всего его подводила память. Это восхитительное, соблазнительное создание, сидевшее перед магическим зеркалом доктора Ди, ничем не напоминал Елизавету Тюдор, кроме рук и волос, но тогда кем ж^ ^ще оно могло быть? Может быть, посланный астрологом отраженный луч света внес такую сумятицу в его мозги, что итальянцу стало не под силу что-то достоверно припомнить.
– Итак, пошли дальше. – Робкая улыбка мягко тронула ее губы. – Могу поклясться, что меня это смущает так же, как и вас. Я догадываюсь, что каждый мужчина, вынужденный носить вместо рубашки листовое железо, не может жить в бездеятельности, так скажите же мне, почему вы подходите для этой работы.
Данте опустил глаза:
– Да, моя одежда повидала виды, но взгляните на тончайшую ткацкую работу, да и сшито это все по последней моде. Вся Европа берет пример с итальянского стиля.
Она сконфуженно подняла глаза, и Данте понял, что нагрудник его доспехов скрывает вышитую рубашку и прорезной камзол-дублет. Он сбросил с плеча плащ, чтобы остаться во всей красе. Бесспорно, ни один мужчина в Англии не мог бы претендовать на более пышные рукава с буфами или на такие же оборки у манжет.
Данте отказался от налокотников и ножных лат, так как путешествовал верхом, но он знал, что в чулках его ноги выглядели превосходно, а короткие бриджи с раструбами делали его узкие бедра более мощными. Подбитый мехом бархатный плащ с красивой небрежностью спадал тяжелыми складками с широкого плеча. Он украсил свою будничную, но хорошо защищавшую его голову металлическую каеку страусовым пером, позаботился о том, чтобы в ненастье пушистое перо не пострадало от дождя, и теперь чувствовал, как мягкий пух щекотал ему шею над узким круглым воротником.
Все свои сбережения и даже немного сверх того он потратил на пышный наряд, зная, что ему предстоит встреча с глазу на глаз с Генрихом VIII. Он надеялся, что в этом ослепительном наряде он сразит маленькую Елизавету наповал и она, пусть и по-детски, попытается поддержать его. Но такое явное пренебрежение к его виду привело в замешательство молодого честолюбца.
– Не могу понять, почему моя одежда вызывает у вас сомнения.
– О, в этом наряде вы напоминаете мне Вилли Снелла, – ответила она.
Во время уроков английского языка Данте старался особенно тщательно запомнить все, что могло иметь для него мало-мальское значение. Он прилежно изучал все связанное с британским пэрством, но имя Вилли Снелла знакомо ему не было.
– Вы разыгрываете меня, называя невесть чье имя, – возразил итальянец, уязвленный тем, что ее укол попал в самое больное место.
– Вилли – знаменитость, – разъяснила красавица. – Это лучший из клоунов, когда-либо работавших в цирке Фонтанеску, а ваш костюм один к одному напоминает его выступление в роли придворного шута.
Елизавета непринужденно сидела на своем табурете, сцепив пальцы на коленях, и как будто не понимала, что, сравнив Данте с придворным шутом, она нанесла ему тяжкое оскорбление. А может, он заблуждался, думая, что достаточно овладел ее языком, кроме этих «thous» и «thees» и правил в отношении употребления «-est» или «-eth» в конце слова. Проклятый английский! Почему, черт побери, он не похож на итальянский, где значения слов не так неуловимы, а правила меняются так редко?
По меньшей мере два из произнесенных Елизаветой слов – «железная дорога» и «санта-фе» – не имели для него никакого смысла. Но тем не менее он понял достаточно много. Для него было невыносимо сознавать, что его сравнивают с придворным шутом. Конечно, это работа старого отшельника, это он своей отравой восстановил ее против Данте. Молодой человек быстро подошел к Елизавете:
– Я уважаемый всеми боец, а фехтование для меня все равно что детская игрушка. Как вы посмели сравнивать меня с каким-то шутом!..
Запал его укора словно застрял у него в горле, когда он увидел, как колыхнулась и отодвинулась драпировка на стене. За нею его взору представилось небольшое застекленное окно, через которое он увидел синевато-коричневую, местами серую дымку, уходившую в небо… потрескавшуюся от жары землю и дерево, двигавшееся мимо со скоростью, которая не оставляла сомнений у Данте – лошади, тянувшие этот дьявольский экипаж, закусили удила и понесли, как видно, напуганные все тем же адским «тук-тук», продолжавшим неотступно терзать его утомленный слух.
– Клянусь всем святым, наши жизни в опасности! – Данте подбежал к окну, и душа его ушла в пятки, когда он наконец понял всю обреченность их положения. Экипаж несся так стремительно, что в животе у него что-то задрожало в унисон все тому же «тук-тук». Он забарабанил по стене и заорал во все горло:
– Кучер! Сдержи своих лошадей!
– Вы о чем, мистер? – Недоуменный вопрос Елизаветы отозвался полной безнадежностью в груди Данте. Она сидела совершенно спокойно, не подозревая о грозившей опасности. Во что бы то ни стало он должен защитить ее любой ценой.
– Не бойтесь ничего, Елизавета. Наверное, у кучера случился припадок, и он не в силах править лошадьми. Я прыгну к нему и остановлю коней.
– Почему вы все время называете меня Елизаветой? – удивилась красавица.
Теперь, когда итальянец стоял у самого окна, проклятое «тук-тук» совсем оглушило его. И он, разумеется, плохо расслышал ее вопрос, но переспрашивать и раздумывать над ним у него не было времени. Он тщетно пытался открыть окно, пока не наткнулся на задвижку, и тогда стекло сдвинулось с места.
– О, я только что закрыла окно от солнца, оно нагревает как раз эту сторону. Не открывайте его! Я понимаю, здесь душновато, но не хочу, чтобы сюда летела сажа и врывался горячий воздух.
Он видел, что ему через окно не пролезть.
– Где здесь дверь? – крикнул Данте.
– Там же, где и была, когда вы сюда вошли. – Она указала подбородком на противоположную часть комнаты, где он только что лежал, приходя в сознание.
Данте бросил туда беглый взгляд, но не заметил обшитой досками двери, сливавшейся с панелью стены. Он высунул голову в окно, и у него перехватило дыхание. Перед его глазами цепочкой неслось не меньше дюжины таких же экипажей, как этот, но ни одной лошади не было видно. Еще одна дюжина неслась в обратном направлении, и между ними оставалось такое узкое пространство, что стоявший там человек мог бы коснуться тех и других странных коробок раскинутыми руками.
