– Ну, давай, – согласился священник, – а вы сядьте, миледи.
Но Исабель попятилась к двери.
– Эй, идите сюда и дайте мне эту проклятую птицу, – приказал Ральф. Порывшись в мешке с охотничьими принадлежностями, он вынул кожаный птичий колпачок и решительно направился к Исабель.
– Не подходите, или он опять на вас набросится! – воскликнула она.
– Пусть только попробует! – буркнул Ральф.
Она хотела швырнуть птицу ему в лицо и бежать, но Лесли ее опередил: одним ловким движением надев на птицу колпачок, он схватил Исабель за свободную руку и притянул к себе.
Ослепленный Гэвин испуганно вскрикнул, забил крыльями, но через мгновение присмирел. Сверля Исабель яростным взглядом, Ральф вынул из-за пояса большой лоскут темной материи и быстро крепко завязал им девушке глаза.
Охнув, она хотела сорвать повязку, но негодяй завернул ей руку за спину и подвел к священнику.
– Вот, смотрите, отец, – гордый своей находчивостью, сказал он пастору. – Когда мне попался в сундуке этот лоскут, я решил: почему бы не завязать ей глаза? Может, в темноте у нее помимо воли начнутся видения? Ну, как вам моя находка?
– Интересная мысль, сын мой, – одобрил священник. – Но только будь поосторожней, бедняжка ни в коем случае не должна пострадать. Усади ее и отбери птицу.
Исабель почувствовала, что с ее руки сняли сокола и перчатку. Гэвин обеспокоенно заклекотал, но она знала, что в колпачке он будет сидеть тихо. Ральф взял ее за руки – она узнала прикосновение загрубевших пальцев воина, который каждый день имеет дело с оружием и упряжью, – и связал их у нее за спиной.
– За что? – в отчаянии воскликнула она. – Пастор, почему вы предали нас с отцом? Мы так вам доверяли!
– Джон Сетон заботился о благополучии своего единственного дитяти, а я – своего, – тихо сказал священник. – И конечно, о собственном будущем.
Когда смысл его слов дошел до Исабель, она ахнула:
– Ральф ваш сын?!
– Да, он мой сын, – спокойно подтвердил пастор. – В детстве ему пришлось много драться с другими мальчишками, отстаивая свое достоинство, ведь он был бастардом, незаконнорожденным. Его мать, принадлежавшая к одному богатому семейству, умерла родами, – вздохнул он. – Я нашел знатную пару, которая согласилась усыновить Ральфа, и сделал все, чтобы привить ему гордость и честолюбие: больше мне нечего было ему дать, чтобы защитить от опасностей нашего бренного мира. Ну вот, теперь вы знаете нашу маленькую тайну, Исабель. Но хватит откровений, пора браться за дело. Темнота вам обеспечена, так что сосредоточьтесь и загляните в будущее.
– Ни за что! – воскликнула она и попыталась стряхнуть повязку.
На плечо ей легла тяжелая рука Ральфа.
– Ничего, – с угрозой проговорил он, – скоро ты у меня будешь как шелковая. Наш разговор про свободу и твоего мерзкого сокола навел меня на одну мысль: я придумал, как тебя приручить.
– Приручить? – переспросила она, замирая от страха.
Он наклонился к ее лицу – она почувствовала его горячее дыхание – и зашептал:
– Я буду держать тебя, как дикую птицу, без сна и еды столько дней и ночей, сколько потребуется, чтобы сломить твое упрямство, и все это время ты будешь слышать только меня. – Он погладил ей плечо, как сокольничие гладят своих питомцев. От холодных ноток в его спокойном ровном голосе леденела кровь. – И когда ты согласишься мне повиноваться, – его рука, скользнув вниз, коснулась ее груди, – как мужу и господину, вот тогда настанет время великих предсказаний, которые порадуют короля Эдуарда.
– Нет, этого не будет, – прошептала она, уронив голову.
Он почесал ее склоненную макушку и захохотал.
Схватившись за цепь, Джеймс начал на ней подтягиваться и остановился только тогда, когда заболели мышцы и по лбу покатился пот.
– Ты только зря изнуряешь себя, парень, – проворчал из своего угла Джон Сетон.
– Хочу вернуть былую силу, – ответил Линдсей и продолжил упражнения: повис на цепи, поднимая и опуская ноги. – Из-за раны да скудной еды я совсем ослаб.
– Поначалу я тоже старался не потерять силу, – с горечью заметил сэр Джон. – А теперь думаю только о том, как бы не протянуть ноги. Тюремная кормежка – пара ложек овсянки да чашка разбавленного эля в день – любого здоровяка превратит в ходячие мощи.
– Ничего, зато там у них, – Джеймс показал глазами на потолок, – ужины подают без перебоев.
Комната над их камерой была солдатской столовой, и во вовремя ужинов через щели в полу вниз сыпались крошки хлеба и вареный ячмень, помогавшие узникам хоть немного приглушить сосущее чувство голода. Быстро ползая по полу на четвереньках, товарищи по несчастью собирали сыпавшееся с потолка добро наперегонки с мышами, которые так и норовили унести из-под носа лучшие кусочки.
– Так-то оно так, – вздохнул сэр Джон, тоже с надеждой посмотрев наверх, – но нам, как всегда, достанутся только хлеб да ячмень, а я очень соскучился по мясу.
– Может быть, какой-нибудь солдат бросит в щель куриную косточку, – подбодрил его Джеймс. Закончив упражнения, он сел на солому, вытер пот со лба и полизал ладонь, чтобы сохранить потерянную телом соль.
– Твой глаз выглядит намного лучше, – заметил Сетон, наблюдая за ним, – опухоль заметно спала, синяки побледнели. А видишь ты им как?
Линдсей зажмурил здоровый глаз и оглядел камеру.
– Лучше, – сказал он.
– Посмотри сюда, видишь старого дурня?
Джеймс посмотрел и покачал головой:
– Нет, не вижу.
– Не притворяйся, все ты прекрасно видишь, – усмехнулся Сетон. – Я должен перед тобой извиниться за то, что плохо о тебе думал.
– А как иначе думать о человеке, который любит вашу дочь, но потерял ее, – вздохнул Линдсей.
– Нет, ты ее не потерял, – убежденно проговорил сэр Джон. – Она тебя крепко любит, я сразу это понял, когда увидел вас вместе. А вот я ее действительно потерял. – Он потер лоб заскорузлой рукой. – Я много думал о том, что она сказала, и понял, что Исабель права: я был к ней несправедлив. Поэтому-то она и восстала против меня, моя Исабель… Я привык считать ее нежной, робкой девочкой. Она так изменилась!
– Исабель – робкая? Нет, что угодно, только не это, – ответил Джеймс, пряча улыбку. – Нежная – да, как легкий бриз, как лесной ручеек, и такой она останется до конца своих дней. Но за ее внешней мягкостью кроется удивительная стойкость.
– Да, моя девочка оказалась намного сильнее, чем я думал.
– Она очень сильная, – кивнул Джеймс. – Вот и мне не к лицу быть слабым: я собираюсь выйти отсюда и освободить Исабель.
– Как же я в тебе ошибался, считая предателем и трусом! – покаянно проговорил сэр Джон. – За четыре-пять дней, что ты здесь, я ни разу не видел, чтобы ты вел себя недостойно: не скулишь от жалости к себе, не пытаешься спасти свою шкуру, заискивая перед тюремщиками; ты ведешь себя мужественно, как настоящий воин и человек чести. И еще я вижу в тебе великую любовь к моей дочери. – Он посмотрел на Линдсея ясными голубыми глазами и спросил, понизив голос: – У тебя уже есть план побега?
