Обернувшись к друзьям, я увидел склонившегося над Хенком Роверсом Яна Поола. В глазах Яна стояли слезы.
— Он… Что?.. — Засевший в горле комок не дал мне договорить. В оцепенении я уставился на огромную рану, зиявшую в животе старика Хенка.
— Да, — ответил Поол. — И лучше уж так. По крайней мере сразу. Мне приходилось видеть, как мучаются перед смертью раненные в живот, — лучше не вспоминать.
— Что я могу сказать? Бедный Хенк! Останьтесь с ним! — Мне было невероятно трудно говорить.
— К чему? Ему уже ничем не помочь, а вот вам — дело другое.
— Спасибо! — поблагодарил я Поола и стал лихорадочно перезаряжать пистолет. — Надо попытать счастья в трюме, там, где грузы. Ян, вы, как матрос, куда лучше знаете корабль, так что ведите меня в трюм.
Покинув шканцы с каютами, мы все глубже опускались в чрево корабля. В неверном свете, проникавшем сюда с верхней палубы, мы разглядели множество ящиков и бочек. Волны с силой ударяли в борт, заглушая даже звуки кипевшего наверху боя. Вооружившись валявшимся рядом ломиком, Поол вскрыл пару ящиков и бочку. В них тоже оказался провиант — солонина, сухари, ром, пресная вода. Ян Поол выжидающе смотрел на меня.
— На нос! — распорядился я. — Может, там нам повезет.
И тут же про себя воззвал к небесам, чтобы так и произошло. По пути в носовую часть судна мы должны были миновать другой участок трюма. Здесь было темнее, чем в кормовом трюме, и поэтому я не успел вовремя разглядеть нападавших. Несколько человек метнулись к нам, но я вовремя успел отскочить в сторону. Яну повезло меньше — глухой удар, стон, и обмякшее тело товарища с глухим звуком упало к моим ногам.
Нападавшие засветили фонарь. Первое, что я увидел, — это застывшего в неподвижности на полу Поола. Боже мой! Неужели и второму товарищу суждено умереть из-за меня? Я даже не сумел вовремя помочь ему! Я перевел взгляд на нападавших. Довольно большая группа, человек десять, обступила меня, угрожающе поигрывая дубинками в руках. Пятясь, я уперся спиной в ящики. Только пистолет у меня в руке чуточку охладил пыл моих недругов. Не будь я вооружен, меня бы наверняка ожидала участь Яна Поола.
— Положите-ка пушечку! — требовательно произнес хрипловатый и в то же время пронзительно-вездесущий голос. Я мгновенно узнал того, кому он принадлежал. — Не положите, так обещаю, что ваша пассия превратится в ничто, как и ее братец!
Из полутьмы показались три силуэта. У меня перехватило дыхание. Антон ван Зельден и Фредрик де Гааль вытолкнули перед собой еле живую Корнелию. Руки девушки были связаны за спиной, платье изорвано в клочья, лицо перепачкано, в глазах застыло выражение безысходности и боли.
Но стоило ей увидеть меня, как лицо ее осветила радость.
— Корнелис! — дрожащими губами пробормотала она. — Что с отцом?
— Он очень тревожится за тебя, а вообще ему уже лучше с тех пор, как мы его вырвали из рук этих безумцев. Он видел тело Титуса и теперь уже не считает его живым. Он понял, какую дьявольскую игру затеял с ним ван Зельден и…
— Еще раз повторяю, Зюйтхоф, — бросьте оружие! — оборвал меня на полуслове доктор-изувер. В его руке зловеще блеснул нож. Ван Зельден медленно приставил его к горлу Корнелии. — Надеюсь, вам известно, что я неплохо обращаюсь с ножами. Так что малоприятно было бы для девушки, если…
Я тут же положил пистолет на один из ящиков.
— Так-то лучше, — уже спокойнее произнес врач, не убирая ножа от горла Корнелии. — И почему я только с вами обоими церемонюсь? — раздумчиво произнес он.
— Ну, это понять как раз нетрудно, — ответил я. — Вам необходимы заложники, чтобы обеспечить бегство из западни, в которой вы по собственной воле очутились. Ведь «Чайка», по сути говоря, уже в наших руках.
— Что значит «по собственной воле»? — вмешался Фредрик де Гааль.
— Вас ведь никто силком не тащил на борт этого корабля. Он казался вам вполне надежным убежищем, кроме того, давал возможность уйти от ответственности. А теперь вы вынуждены признать, что все пути к отступлению отрезаны. Вот поэтому вам срочно понадобились мы с Корнелией. Впрочем, девушка нужна вам еще по одной причине.
— Снова разыгрываете умника, Зюйтхоф?
— Отнюдь. Это не больше чем предположение.
— Что же это за предположение?
Понимая, что время работает на нас, я решил представить весьма обстоятельный ответ. Рано или поздно битва за корабль подойдет к концу, и сюда явятся наши люди. Разумеется, появление здесь инспектора Катона со свитой вооруженных людей вполне могло возыметь и драматические последствия, но парочка мушкетеров с заряженными мушкетами здорово подняла бы мне настроение. И я стал излагать:
— Вначале я думал, что Корнелия понадобилась вам, чтобы оказывать давление на ее отца. Вероятно, это и была основная причина ее похищения. Но не единственная. Выяснилось, что Рембрандт оказался на удивление стойким к воздействию лазури. Это просто чудо, что, нарисовав столько картин и проведя за мольбертом уйму времени, он не свихнулся окончательно. Вполне вероятно, что вы пришли к мысли подвергнуть аналогичному испытанию и его дочь, выявить ее незаурядную способность противостоять демоническим козням смертоносной синевы.
— Как же мне все-таки жаль, что нам так и не удалось перетянуть вас на свою сторону, Зюйтхоф! — В голосе де Гааля звучало неподдельное сожаление. — И чего это вы все время болтаете о каких-то там демонических силах?
— Я много думал и о вас, и о произрастающих на островах Вест-Индии растениях, плоды которых содержат неизвестные до сих пор смертоносные вещества. И пришел к заключению, что не вы используете эту синюю краску в своих целях, а, напротив, она подчинила и вас, и ваших единомышленников-жерардистов себе. Речь идет не столько о жерардистах или о господстве католицизма либо кальвинизма в Нидерландах, сколько о борьбе, которую ведете вы, причем не по своей воле, в угоду силам зла. И насаждаете не истинно христианскую веру, как вы наивно полагаете, а власть сатаны!
Я уловил в глазах тех, кто слушал меня, растерянность. Моряки, напавшие на нас с Поолом, неуверенно поглядывали на ван Зельдена и де Гааля. Да и у самого Антона ван Зельдена был озадаченный вид. Один только де Гааль хранил невозмутимость. Лицо его исказила издевательская ухмылка.
— Я вижу, вы куда сильнее повредились в уме, чем Рембрандт. Иначе вы бы не стали кормить нас подобным вздором. Впрочем, это далеко не вздор. Это богохульство! Приписывать сатане Божьи помыслы есть богохульство!
Я покачал головой:
— Вы просто не сознаете поразившей вас слепоты, ибо зло овладело вами. Нет, не Бог руководит вашими деяниями, а сатана!
