— И кто же это, господин капитан, навел вас на подобные домыслы? — Владимир и не подумал вставать. — Неужели своим умом дошли?
— Извольте пройти с нами — там разберутся, домыслы это или факты, — нагло заявил Забалуев.
— Владимир, что происходит? — Репнин в изумлении посмотрел на друга.
— Мы присутствуем на спектакле, поставленным господином Забалуевым, — не без иронии пояснил Корф. — Жаль, Сергей Степанович ушел. Он большой любитель драматического искусства.
— Кто позволил вам, милостивый государь, обвинять Владимира в смерти барона? — потребовал объяснений Репнин.
— Извольте! Доподлинно известно, что яд, которым был отравлен ваш батюшка, привезли из Индии! Доктор Штерн сообщил нам об этом, как только изучил его.
— И что вам дает этот тезис? — нахмурился Репнин.
— Владимир Иванович, как вам хорошо известно, несколько раз путешествовал по Индии. И кое-что оттуда мог привезти. Кроме того, он один всегда свободно мог подойти к графину с любимым бренди Ивана Ивановича.
— Бред какой-то!
— Нет, — ядовито «поправил» Репнина Корф. — Это называется «излагать факты».
— Интересно, — в тон ему продолжал выяснять Репнин, — а мотивы убийства у вас столь же определенные? Насколько мне известно, Владимир любил отца.
— Любил?! О его постоянных распрях с отцом известно, простите, всей округе. И причина этих ссор тоже не является тайной.
— Ну, что же, — улыбнулся Корф, — значит, мне суждено стать козлом отпущения?
— Владимир, — возмутился Репнин, — ты не можешь позволить, чтобы тебя так просто арестовали! Господа, это же очевидная ошибка!
— Князь Репнин! — напыжился Забалуев. — Вы мешаете законной власти! Я буду вынужден…
— Действительно, Мишель, — остановил друга Корф, — не стоит мешать предводителю уездного дворянства арестовывать опасного преступника.
— Стойте! — Анна стремительно встала из-за стола. — Господин Забалуев, я, правильно поняла, что главная улика — яд?
— Да. И, прошу заметить, — улика достаточная и убедительная.
— Возможно, вы и правы, однако все же есть «но», господа. В Индии побывал не один Владимир Иванович.
— А кто же еще? — с неохотой спросил Забалуев.
— Вы.
— Что? — грубо расхохотался тот.
— Вам смешно? А мне нет. Лучше ответьте, откуда у вас этот хлыст, господин Забалуев? Я видела эти узоры в книге, которую привез Владимир из Индии.
— Вынужден вас разочаровать сударыня, — зло ответил Забалуев. — Этот хлыст я купил у цыган.
— Если цыгане могли привезти из Индии хлыст, то они могли привезти вам с таким же успехом и яд! — поддел Забалуева Репнин.
— Это неслыханно!
— Только не говорите нам, Андрей Платонович, что вы невинны, — продолжал Репнин. — Мы знаем, какое активное участие вы принимали в тяжбе по поводу поместья. Ведь княгиня Долгорукая пообещала его вам, как часть приданого Лизы. А в тот день, когда отравили Ивана Ивановича, в библиотеку беспрепятственно мог проникнуть любой, в том числе и вы.
— Господин предводитель, — Владимир поднялся из-за стола и угрожающе посмотрел на Забалуева. — Предупреждаю, если выяснится, что вы имели отношение к смерти отца, скрыться от меня вам удастся только в могиле.
— Должен признать, Андрей Платонович, — подал, наконец, голос и исправник, — но только что эта дама высказала против вас не меньше улик, чем вы предъявили против молодого барона Корфа. Прошу прощения, господа, но очевидно, что мы поторопились. Честь имею!
Исправник уважительно козырнул и откланялся.
— Я этого так не оставлю! — заверещал Забалуев. — Я доберусь до правды. Я…
Он хотел еще что-то сказать, но захлебнулся под выразительным взглядом Репнина и покинул столовую вслед за исправником.
— Зачем вы это сделали? — Корф повернулся к Анне. — Почему не позволили меня арестовать?
— Потому что вы невиновны.
— Я не заслуживаю вашего доверия, — побледнел Владимир, — но спасибо вам. Прости, Миша, мне что-то не по себе, я оставлю вас на какое-то время.
Репнин поднялся, провожая его, а потом подошел к Анне.
— Я должен перед вами извиниться.
— За что? — удивилась она.
— Я думал о вас плохо — я считал вас робкой и беззащитной.
— Разве сила женщины — не в ее слабости?
— Надеюсь, однажды мне представится возможность вступиться за вас, как вы вступились за Владимира.
— Вы по-прежнему не оставляете попыток привязать меня к себе, заставить меня поверить в то, что я вам не безразлична.
— Но так оно и есть! Я бы хотел видеть вас чаще, заботиться о вас, защищать и гордиться вами. И желание это столь велико, что я ничего не могу с собой поделать.
— Вы хотите заботиться обо мне?
— Я хочу, чтобы мы заботились друг о друге. Разве не так поступают влюбленные?
— Вы любите меня?
— Неужели это звучит так ужасно?
— Не очень, — Анна задержала дыхание, а потом спросила:
— А если я скажу вам, что тоже люблю вас?
— Я думаю, что смогу это пережить, — улыбнулся Репнин и наклонился к ней.
В этот момент в двери показался Владимир. Он хотел поговорить с Михаилом о Забалуеве, но слова замерли у него в гортани. Владимир почувствовал, что мозг его как будто взболтали ложкой. Кровь снова бросилась ему в голову, а лицо, напротив, побелело и за секунду усохло. Владимир ощутил, как сводит скулы и замедляется дыхание. Но он так и не смог оторвать взгляда от Анны и Репнина.
Корф смотрел, потемневшими от злобы и ненависти глазами, как Михаил склоняется к ее лицу — все ближе и ближе. Вот их губы сливаются в поцелуе, тела сближаются на предельное расстояние. Анна порывисто обвивает руками его шею, Репнин скользит рукой по ее талии, по спине, изогнувшейся, словно лебединый стан.
Поцелуй затягивается, объятия становятся крепче…
Владимир отступил, иначе — он понял это так явственно и болезненно! — сдержаться не сможет. Ворвется в столовую, убьет Репнина или, по крайней мере, покалечит, а эту… Господи, что мне делать с этой! Корф недюжинным усилием воли подавил рвущийся из горла рык и буквально по воздуху перенес свое тело в глубь коридора. И, уже отойдя на безопасное расстояние, выдохнул, что есть силы, и убежал к себе.
Она солгала тебе! — кричал невидимый кто-то внутри Владимира. — Ты поверил, поддался чарам актерки, размечтался, что она жалеет и понимает тебя, а она притворялась. Убаюкивала тебя сказками, как маленького, а сама упала в объятия первого встречного… Первого встреченного ею твоего друга! Строила из себя невинность, говорила о любви и добродетели и тут же осыпала поцелуями того, кого обещала оставить в покое.
