Оба безуспешно пытались перебороть волнующие их чувства, и за секунду до того, как их губы встретились, Импрес прошептала:
— Пожалуйста, уходи.
— Да, — ответил он, опуская густые, черные, как эбеновое дерево, ресницы, и поцеловал ее.
Только на миг это был нежный, как касание бабочки, поцелуй, а потом руки Импрес обвились вокруг его шеи, руки Трея скользнули по ее бедрам, и он прижал ее к себе с такой свирепой силой, что она вскрикнула. Он не заметил этого вскрика, пытаясь ощутить нежную мягкость ее губ, подчинить ее себе, вдавливая ее тело в себя до тех пор, пока каждый нежный изгиб не вплавится в его мускулистую оболочку. Но уже через миг он с тревожной резкостью оторвал свои губы, словно его страсть истощилась, исчерпала себя.
— Где спальня? — спросил он, дыша ей в нежную кожу возле уха, и потянул ее руку вниз, чтобы она почувствовала его возбужденную плоть.
Импрес затрепетала, ощутив рукой его огромное пульсирующее естество, и с той же неожиданностью, с которой он задал свой вопрос, почувствовала, как ее тело раскрылось в ответном порыве. Тогда он торопливо заставил ее отступить на несколько шагов, так что она оказалась в ловушке между ним и стеной. Не дожидаясь ответа, стремительно, не в силах сдерживаться, он отодвинул ее руки, схватил юбку и стал задирать ее. Возбужденный, после многих месяцев воздержания, он решил, что найдет спальню… позже.
— Тебе не следовало приходить, — простонала Импрес, которую трясло от захватившего ее всю желания, чувствуя прохладу воздуха около ног, безропотно позволяя сильным рукам Трея скользить по ее бедрам.
— Я знаю, — ответил он просто, сминая с грубой быстротой зеленый шелк платья, поднимая кверху ткань и нижнюю юбку, дергая завязки панталон. — Это не займет много времени.
— Черт тебя возьми, — прошептала она, от его грубого напора, возвращаясь к реальности из мира танталовых мук предвкушения.
— И тебя, Импрес Джордан, за все, что ты сделала со мной, — пробормотал он, рывком развязывая панталоны.
— Нет, Трей, пожалуйста, — закричала она, встревоженная его неудержимой силой. — Не здесь. Что, если слуги или дети…
Он внезапно остановился, словно пораженный громом, слово «дети» подействовало на его яростное возбуждение, но только на миг. Его действия уже не контролировались разумом, направляемые только страстью, отвергающей логику.
— Где же? — спросил он резким вибрирующим тоном, не убирая с ее бедер рук, которые жгли Импрес через тонкое прозрачное батистовое белье.
— Там, — ответила она, кивком указывая направление, сама будучи не в состоянии контролировать свое пылкое желание.
Одним движением подняв Импрес на руки, Трей внес ее в спальню, с силой толкнув дверь и не обращая внимания на звуки, с не меньшей силой захлопнул ее за собой. Грубо бросив Импрес на белое атласное покрывало, которым была накрыта золоченая резная постель, он стащил с нее туфли, швырнул их в сторону, задрал, почти закрыв ей лицо, платье вместе с нижней юбкой, сорвал с нее с пугающей скоростью панталоны, расстегнул брюки, чувствуя, как все его тело сотрясается в одном поглощающем ритме, ощущая как будто кто-то, подгоняя, колотит его по барабанным перепонкам, и, резко навалившись, без ласки и игры одним движением вошел в нее.
Стремительно и эгоистично он закончил все за считанные секунды, словно она была для него не более чем вместилищем его похоти. Так же внезапно, как набросился на нее, Трей соскользнул с Импрес, все еще не удовлетворенный после оргазма. Закинув руки за голову, он лег рядом с ней, напряженный и взволнованный Он винил Импрес за хаос в его сознании, за то, что не мог жить вдали от нее, за то свирепое горячее желание которое она вызывала, яростное и неконтролируемое! Такого у него никогда не было с женщинами. Никогда. И, глядя в расписанный купидонами потолок, он проклинал их, словно они были во всем виноваты.
Отвернувшись от него, Импрес молча плакала от жалости к себе. Даже при его цинизме, проявившемся в последние две недели, такого она не ожидала: холодное, безличное совокупление без капли чувств, безразличное, словно они были чужими друг для друга — нет, хуже, врагами. Больше она не хочет знать этого мужчину, не хочет тешить себя радужными мечтами, основанными на нескольких неделях близости. Человек, лежавший рядом на кровати, был другим: грубым и безжалостным, чужаком, и у нее нет ни сил, ни желания продолжать самоистязание, ведя жалкую борьбу с собой. Она встала с постели, мечтая убежать от постигшей ее катастрофы, но рука Трея остановила ее прежде, чем она сделала первый шаг, схватила ее за кисть железной хваткой и притянула обратно.
— Я еще не закончил. — Он лежал, раскинувшись в расслабленной позе, по сравнению с которой выражение лица находилось в вопиющем контрасте, отражая эмоции, которые он считал признаком собственного безумия.
— Пожалуйста, Трей, только не таким образом, — взмолилась Импрес, разочарование слышалось в ее голосе.
Она заметила, что он попытался взять себя в руки и потерпел неудачу.
— Почему бы нет? — спросил он негромко, выбитый из колеи. — Ведь у тебя свободный вечер. — Его пальцы причиняли ей боль, лицо стало каменным. — Считай, что ты предоставила его мне. Предложи мне что-нибудь из твоей щедрой… гостеприимности. Я ничем не отличаюсь от других мужчин.
— Нет никаких других мужчин, — спокойно ответила Импрес, больше она не хотела продолжать обман, пытаясь лишь постичь этого холодного мужчину, больно сжимавшего ее руку.
— Ты лжешь, — резко возразил он.
— Спроси их об этом сам, — взмолилась Импрес, желая только прекратить эту вражду, вызванную непониманием.
— Ты предлагаешь опросить их всех сразу? Прими комплименты, радость моя, по поводу твоего смелого предложения. Ты прекрасно понимаешь, что блеф остается блефом. — Он неожиданно подмигнул ей и улыбнулся одной из своих самых ослепительных дразнящих улыбок.
— Сущая правда, — ровно ответила Импрес, глядя на смуглого красивого мужчину, который переспал с таким количеством женщин, что вряд ли поверил бы в ее целомудрие, — то, что ты единственный мужчина, с которым я спала.
— Очаровательная ложь, не сомневаюсь в этом, — сказал Трей с искусственной вежливостью, не тронутый искренностью ее слов; его собственные представления об облике парижской веселой вдовы были разительно противоположны. Иначе ее не наградили бы прозвищем Зеленой Искусительницы, как он слышал. — Твое невинное выражение, с которым ты все отрицаешь, наверное, очень возбуждает?
— Что тебе нужно от меня? — устало спросила Импрес.
— Я бы хотел спать с тобой постоянно в течение недели или около того, потом я рассмотрю, как оценить предоставленный мне приоритет. Как тебе это нравится?
