Жан осекся, потому что губы Лизетт дрогнули и на ее ресницах заблестели слезы.
— Итак, — вздохнув, произнес он, — когда ты расскажешь ему, что у него есть родная дочь? И как ты объяснишь Микаэле, что отцом ее является вовсе не Рено, как она думала всю жизнь, а Джон Ланкастер?
Микаэла нервно ходила по блестящему желтому сосновому полу своей комнаты. Появления Хью она ожидала с нетерпением и тревогой, веря и не веря, что все измучившие ее вопросы просто исчезнут буквально через несколько минут. Отметая сомнения, она вновь напоминала себе совет матери: что бы ни случилось, нельзя давать волю своему взбалмошному характеру и необдуманными, сердитыми словами разрушить то новое, что зарождается в их с мужем отношениях. Семейная жизнь должна строиться не на подозрениях и догадках, а на правде и понимании. Их с Хью ошибка в том и заключалась, что они оба оказались слишком самонадеянны и приняли собственные умозаключения за истину. Микаэла вдруг совершенно четко поняла, что если она действительно хочет сохранить свой брак, ей следует научиться не показывать так явно свою боль, гнев и, конечно, гордыню. Необходимо научиться прислушиваться к советам собственного сердца. Ну а сейчас главное — перестать трусить! Хватит бояться своих чувств! Надо говорить о них в открытую, чем бы это ни закончилось.
На Микаэле был пеньюар из бледно-желтого батиста, украшенный лентами, и полупрозрачная зеленоватая накидка, с бахромой по краям. Великолепные черные волосы тяжелыми волнами ниспадали по плечам, оттеняя бледное лицо. В таком наряде она казалась совсем юной и беззащитной. Микаэла понимала, что от наступающей ночи, может быть, зависит вся их с Хью совместная жизнь. От того, сумеет ли она удержать в узде свой характер, сможет ли откровенно говорить о том, что их разделяет, зависит, станет она утром самой счастливой или самой несчастной женщиной на свете. Микаэла импульсивно скрестила пальцы. Скорее бы наступало утро, которое все прояснит. Больше всего на свете она хотела узнать об истинных чувствах мужа.
Дверь позади скрипнула, и Микаэла замерла. Широко раскрывшиеся от волнения глаза ее стали совсем огромными. Начиналось то, чего она ожидала с таким нетерпением и страхом…
Широкоплечая фигура Хью, необычайно большая в тусклом свете, обозначилась в дверном проеме. На нем был только черный восточный халат из драгоценного шелка, расписанного изображениями драконов и каких-то других мистических животных. Стоило ему шевельнуться, и узоры эти как бы оживали, шевеля горящими золотом глазами и изумрудными хвостами. Он стоял в тени, взирая на нее молча. Высокий, со сбившимися на лоб волосами и скрещенными на груди руками, Хью выглядел зловеще. Микаэла ощутила дрожь и тут же одернула себя, напомнив, что бояться нечего, что перед ней ее муж.
— Добрый вечер, — тихо произнесла она, постаравшись улыбнуться.
Хью улыбнулся в ответ, и все пугающее в его облике мгновенно как по мановению волшебной палочки исчезло.
— Хочешь, чтобы мы и сегодня разговаривали официально, любовь моя? — спросил он, нежно приподнимая пальцем ее подбородок.
При последних словах сердце вздрогнуло. Он назвал ее своей любовью! Действительно ли это так? Или он опять дразнит ее? Микаэла проглотила подступивший к горлу комок и только тогда сообразила, что уже несколько секунд широко раскрывшимися глазами смотрит на мужа, не отвечая на заданный вопрос.
— Н-нет, — пролепетала она и, вдруг вспомнив о решении говорить сегодня совершенно правдиво и откровенно, продолжила уже более решительным тоном:
— Я просто не смогла придумать ничего иного для начала разговора.
— В это трудно поверить, — удивленно приподняв брови, воскликнул Хью, — особенно человеку, который так часто испытывал на себе остроту твоего язычка.
— Зачем ты дразнишь меня, Хью! — Микаэла высвободила подбородок и отвернулась. — У меня нет ни малейшего желания вновь начинать словесную перепалку.
— И я совершенно не настроен на борьбу. Поверь мне, любимая! — чуть хриплым от волнения голосом произнес он, притягивая ее к себе. Микаэла с готовностью прижалась щекой к его груди, ее мягкие, душистые волосы защекотали лицо Хью. — Не знаю, да и не хочу знать, из-за чего наши отношения запутались до такой степени. Уверен только, что с этим пора покончить. Во имя нашего счастья мы должны забыть глупые ссоры и обиды. Ты — моя жена. Я — твой муж. Нам жить вместе. Я уверен, родная, что жизнь наша должна быть более радостной и приятной, чем в эти последние недели. Не так ли?
Микаэла кивнула и вновь прижалась щекой к теплой, сильной груди мужа.
— Я понимаю, что сама во многом виновата, — призналась она. — Я все время пытаюсь занять наступательную позицию. Я сразу поверила Франсуа, когда он сказал, что ты женился на мне по расчету. — Она ощутила, как напрягся муж, и голос ее чуть дрогнул. — Франсуа еще молод и глуп. Мне не следовало слушать его.
Хью облегченно вздохнул и поцеловал ее в затылок.
— Я не склонен обвинять во всем только тебя, — сказал он. — Я тоже сыграл дурную роль в этой ситуации. Наверное, пришло время для обстоятельного и откровенного разговора. Уверен, если мы покаемся в своих грехах, нам станет намного легче.
Подчиняясь зову плоти, Хью поднял жену на руки и хотел отнести на кровать. Но, осознав, что разговор еще только начался, осторожно опустил ее на диван и с гримасой, отражающей внутреннюю борьбу, уселся в стоящее рядом кресло. Этот громоздкий, обитый рубиновым дамасским бархатом предмет был оставлен лишь временно, до прибытия новой мебели из города. Но, глядя на удобно устроившегося в кресле мужа, Микаэла вдруг подумала, что кресло не так уж и плохо. Может, и не стоит менять обстановку в спальне?
Воцарилась напряженная тишина. И он, и она осознавали, что сегодняшняя ночь будет очень важной в их жизни, поэтому никто не решался нарушить молчание первым. Микаэла машинально теребила тяжелый шелк халата мужа, пытаясь успокоить лихорадочно кружащиеся в голове мысли. Он был совсем рядом. Ее ноги чувствовали тепло его тела. Это мешало сосредоточиться. К тому же она знала, что, кроме халата, на Хью ничего нет. От одного этого кружилась голова. Собраться в таком состоянии было тяжело. Она понимала, что решимость может оставить ее в любую секунду, а значит, во что бы то ни стало надо продолжить начатый разговор.
Хью был в не меньшей степени убежден, что, прежде чем заняться любовью, им необходимо до конца разобраться в своих отношениях. Но и возбужден он был не меньше ее. Нелегко говорить, когда вся твоя мужская сущность требует совсем другого. Попробовал бы кто-нибудь держаться спокойно, когда грудь столь желанной женщины и полные зовущие губы находятся в дюйме от тебя, когда чувствуешь ее горячее дыхание! Во взгляде Микаэлы читался страстный призыв, и больше всего на свете сейчас хотелось расцеловать эти глаза, губы, грудь… Пересиливая себя, он отвернулся и глухо простонал:
