– Эмили?
– О нет, – сказал Олден, все еще с некоторой легковесностью. – Несчастное дитя ничего не могло с собой поделать. Сдержанность, которую она мне выказывала, была совершенно неподдельной. Но мой брат был очень настойчив. Нет, не Эмили – Грегори меня предал. Из-за его предательства я оказался в Италии и пробыл там долгое время. Но я все равно не переставал его любить.
– Естественно, – сказала Джульетта. – Он был вашим братом.
Солнце брызнуло сквозь кружево, когда Олден приложил руку к стеклу. Он подтянул створку вверх и закрыл окошко.
– Грегори сделал это из любви ко мне. Он хотел уберечь меня от ошибки в жизни. Потом я часто размышлял над этим. Как бы сильно я ни верил в искренность его мотивов, я понимал, что он обошелся с Эмили варварски. Он всячески противодействовал моему участию в ее судьбе. Простить это было чертовски трудно. Хотя задним числом я рассматриваю бегство в Италию как глупость и жалость к себе. Бросаться в объятия Марии, чтобы научиться быть таким же холодным и расчетливым, как Грегори? Это было ребячеством.
– Но как вы могли оставаться с ним в одном доме, после того как он соблазнил вашу первую любовь?
– Это было непросто. Но в то же время, надо признать, в какой-то степени он был прав. Если бы я сбежал с Эмили, это погубило бы нас обоих. Та щенячья любовь была лишена настоящей глубины. Наш брак обернулся бы катастрофой. Возможно, Грегори просто избрал детский способ, чтобы продемонстрировать это.
– Вероятно, первая любовь всегда обречена. В шестнадцать мы еще такие дети! Я бы не хотела вновь оказаться такой юной.
Олден внезапно рассмеялся:
– Боже упаси! Я тоже!
Они сидели в уютной тишине, словно с этим доверительным разговором их отношения переместились на новый уровень, когда больше не требовалось ничего пояснять вслух. Джульетте даже не нужно было выражать ему свое сочувствие и ужасаться тому, что содеял Грегори. Олден это уже и так понял.
– Что еще означает это ощущение безопасности, доверия – если не любовь?
– Насыщенность, – сказала Джульетта. – Вы сами так говорили, еще раньше.
– В самом деле? – удивился Олден. Его руки небрежно лежали на ящичке с грузом писем, бумаг и перьев.
– Во время нашего итальянского ужина вы объясняли, чем вам не нравится постоянство и почему вы добивались многих женщин. Вы сказали, что искали насыщенности, которой никогда не хватает.
– Смелые слова! Здорово же я себя натренировал, если уверовал в это!
– А теперь нет?
– Теперь я открыл для себя любовь, – сказал Олден. – Гораздо большую и более искреннюю страсть, по насыщенности не сопоставимую ни с чем. Раньше я никогда не испытывал ничего подобного. Вы можете этому поверить?
– Может быть. – Джульетта потупила глаза, почти боясь встретиться с ним взглядом.
– Это чувство атакует мое сердце, даже когда вас нет рядом. Я абсолютно убежден, что любая другая женщина будет только раздражать меня. Вы погубили меня, Джульетта.
Несмотря на волнение, она засмеялась:
– Погубила? Каким образом?
– Черт возьми, как ни ужасно это сознавать, но мои дни распутника закончились.
– Просто это знак того, что вы потихоньку впадаете в детство.
– Нет, – негодующе возразил Олден, – просто это знак того, что ко мне наконец возвращается разум.
– Вам легче, сэр! Моего вы лишили меня давно. С тех пор как я только положила на вас глаз, во время нашей первой встречи.
Джульетта отвернула лицо, хотя знала, что он ее изучает. Пристальный взгляд Олдена прошелся по экстравагантной шляпке, глубокому вырезу модного платья с облегающим лифом, расшитым перламутровым бисером и украшенным крошечными бантиками. Это ленивое обозрение, с исходившими от него микроскопическими волнами, вызывало в ней такое восхищение, что у нее дух захватывало.
Ее расцветшая кожа напоминала цветок, раскрывший лепестки, чтобы предложить свою ранимую сердцевину.
– Но вы любите меня, Джульетта.
Она кивнула.
– Стало быть, – сказал Олден, – мы с вами, восседающие здесь во всем нашем пышном убранстве, глупцы. Двое влюбленных глупцов.
– Но как мы можем быть уверены, что это действительно так? – настаивала она. – Ведь и вы, и я свои прежние чувства тоже принимали за любовь.
Олден снова сложил руки, словно сопротивляясь импульсивному желанию прикоснуться к ней.
– Сейчас это уже не та первая детская любовь. Она совсем непохожа на ту слепую страстную влюбленность, поначалу такую возвышенную и волнующую. Эта любовь – свободная и преображенная. Теперь, если по какой-то причине нам случится потерять друг друга, наша реакция тоже будет другой. Совсем не такой, как наша циничная реакция в ответ на утраты той – первой любви…
Джульетта не скрывала своего неподдельного удивления.
– Ваша реакция еще может называться циничной – но моя?
– А удалиться в Мэнстон-Мингейт, играть в шахматы с пожилой женщиной – это что такое? Не отсутствие ли потребности в сердечном общении? В вашем бегстве было не меньше цинизма, чем в моем приобщении к распутству. Кстати, кто была эта мисс Паррет?
– Мисс Паррет была компаньонкой моей бабушки. Она была героической женщиной. Мы с Китом ее обожали. Когда мы приезжали к ним, она была с нами по-настоящему доброй. После смерти бабушки мы расстались, и нам ее ужасно недоставало. Я знала только, что в конце концов она уехала в Мэнстон-Мингейт. Потом я убежала с Джорджем. Она была единственным человеком, кому я писала, не считая единственного письма к моей матери когда было уже слишком поздно.
– Значит, мисс Паррет знала название гостиницы, где вы останавливались?
Джульетта кивнула.
– И когда перестали приходить мои письма, она написала туда, чтобы справиться обо мне. В это время как раз произошло несчастье с моей матерью и Китом. Я выезжала на место происшествия в бурю и едва не утонула сама. У меня началось воспаление легких, и я была слишком слаба, чтобы передвигаться. Из гостиницы отправили послание с требованием заплатить за комнату и вывезти меня оттуда. Так мисс Паррет узнала о несчастном случае на переправе. И тогда же стало известно, что меня бросил Джордж и что мой отец от всего устранился.
– «…она была убита горем – бледная, как призрак, и больная лихорадкой». – Олден прошептал это так тихо, что Джульетта не расслышала его слова.
– Что? – спросила она.
– Ничего. Просто что-то похожее однажды сказал хозяин «Трех бочек». Продолжайте.
– Мисс Паррет залезла в свои скромные сбережения, чтобы нанять экипаж, и приехала за мной. Я без преувеличения могу сказать, она спасла мне жизнь.
– Она похоронена в Мэнстон-Мингейт?
