Кейро шумно вздохнула:
— Откуда я знаю? Но уверена, что это не поможет…
Она не договорила, потому что Лоутон внезапно стащил ее с седла и понес, извивающуюся и брыкающуюся, обратно в гостиницу.
— Проклятие! Кейро Калхоун, ты самая упрямая женщина на свете, — по театральному заявил Лоутон в ответ на громкие протесты Кейро.
— Поставь меня на землю! — требовала она.
— Не раньше, чем найду укромное местечко, где мы сможем все обсудить. — И Лоутон начал подниматься по лестнице в свой номер.
Увидев, как судебный исполнитель входит в гостиницу, неся на руках свою протестующую добычу, Ал недоуменно спросил:
— Интересно, что он с ней сделает? Такер расхохотался:
— Черт возьми, парень, если ты не можешь догадаться сам, значит, тебе придется учиться еще больше, чем я предполагал! — Он кивнул, указывая своей рыжей головой на одинокого жеребца. — Пойди приведи жеребца. Сдастся мне, что сегодня Лоутон уже никуда не поедет и лошадь ему не понадобится.
Проводив взглядом Ала, отправившегося выполнять приказ, Вуди обернулся к Такеру:
— Не говори таких вещей, Так. От этого я прихожу и сильное волнение.
— Ты приходишь в волнение по любому поводу, Красавчик, — поддразнил его Такер.
— Пожалуй, мне не помешало бы женское общество, — вздохнул Вуди, рисуя в своем воображении волнующие его молодую плоть сцены.
Оттолкнувшись от стены, Такер лениво перешел на противоположную сторону улицы, где располагался салун.
— А мне не помешает выпить. У такого старикашки, как я, есть развлечения получше женщин. Пример Лоутона наводит меня на мысль о том, что от них слишком много неприятностей.
— Эй! А что мне делать с лошадью? — окликнул Ал судебных исполнителей, направившихся в салун.
Посмотрев на Такера, Вуди усмехнулся:
— Ты прав, парню многому нужно научиться. Буль у него голова на плечах, он бы догадался, что Лоутон до самого утра не вспомнит о своей лошади… а то и дольше.
— Проклятие, Вуди, — нахмурился Такер, — теперь мой организм приходит в волнение!
Оказавшись на ногах, Кейро тотчас же отбежала от Лоутона и забилась в самый дальний угол комнаты, Она воинственно вздернула подбородок и скрестила руки на груди, всем своим видом демонстрируя крайнее негодование. Она знала о своей уязвимости перед этим огромным мужчиной и решила, что не подпустит его к себе ближе чем на десять футов. Она должна вести себя разумно и не терять головы, потому что все хорошенько обдумала и знает, как будет лучше для них обоих. Разумеется, Лоутон может пообещать ей все, что угодно, пытаясь отговорить от отъезда, но она знала, что это только минутный порыв. Пройдет месяц, и он начнет тосковать о приключениях, которые стали частью его жизни, и, выдумав какой-нибудь дурацкий предлог, снова уедет патрулировать территорию в компании своих друзей.
Взглянув на плотно сжатые губы Кейро и блеск се изумрудных глаз, Лоутон понял, что ему не обойтись без красноречивого адвоката, чтобы тот замолвил за него словечко. Он знал, каким становится косноязычным, когда пытается говорить о своих чувствах.
— Расскажи мне о том, чего ты хочешь, Кей? — спросил в конце концов Лоутон, тяжело вздохнув.
— Я хочу, чтобы ты навсегда оставил эту комнату, и этот город, и даже этот штат, — скороговоркой выпалила Кейро.
— Я имел в виду — в будущем, — пояснил Лоутон и шагнул к ней.
— Я уже сказала тебе, что хочу нормальной жизни. Нормальной, Лоутон. А тебя и самого не назовешь нормальным!
Лоутон сделал еще один шаг вперед, но Кейро тут же отступила еще дальше в угол.
— Не представляю, что ты имеешь в виду, поскольку тебя тоже нельзя назвать вполне нормальной, — парирован Лоутон.
— Если ты намерен насмехаться над каждым моим словом, продолжать этот разговор не имеет смысла, — резко ответила Кейро и блеснула глазами.
Лоутон снова шагнул вперед, а Кейро совсем забилась в угол.
— По-моему, все дело в том, любишь ли ты меня на самом деле. Я мог бы пойти на компромисс… а ты?
— Я серьезно сомневаюсь в том, что наши представления о компромиссе совпадают, — возразила Кейро, настороженно следя за каждым движением Лоутона.
Она знала, что в любую минуту может подвергнуться нападению с его стороны. Стоит ему протянуть руку, и она окажется в его объятиях и уже не сможет здраво рассуждать. Нет, она будет держаться от него на безопасном расстоянии!
Лоутон не торопился. Сначала он собирался опровергнуть один за другим все ее аргументы, но эта тактика себя не оправдала. Судя по всему, ему не избежать кое-каких объяснений.
— Всю жизнь я неприязненно относился к женщинам. Все дело в моей матери, если, конечно, ее можно так назвать. Она была настоящей шлюхой, забеременевшей неизвестно от кого, — с горечью в голосе произнес Лоутон, стараясь не смотреть на Кейро. — Я не узнал бы собственного отца, даже если бы столкнулся с ним на улице, — продолжал он, в сильном волнении расхаживая по комнате. — Человек, которого я называл своим отцом, женился на моей матери и попытался создать для нее новую жизнь. Он дал мне имя. Однако, когда мне исполнилось пять лет, мать решила, что достаточно долго вела себя как порядочная женщина, и сбежала с первым встречным.
На лице Лоутона отразилась боль неприятных воспоминаний.
— Годами я терзался мыслью, что оказался таким невыносимым ребенком, от которого сбежала его собственная мать. Мне передалась обида моего приемного отца, — проклиная всех женщин на свете, он вскоре зачах. Наверное, он действительно любил мою мать. Впрочем, она не задумывалась о тех, кого ранила своим поступком, поскольку никогда не понимала, что такое любовь и преданность. Ей нужны были удовольствия и приключения, а вовсе не семья.
Кейро молча следила за тем, как Лоутон метался по комнате, будто загнанный в клетку тигр.
— Я сочувствую тебе, — прошептала она.
Лоутон, казалось, не слышал ее слов. Долгие годы он не позволял себе вспоминать о своем горьком детстве и теперь, начав говорить, уже не мог остановиться.
— Отчим с годами пристрастился к выпивке. Наша маленькая ферма пришла в упадок, и все сбережения закончились. Когда мне было двенадцать, он решил, что с него хватит такой жизни, и я остался совсем один — без семьи и дома. С тех пор я не сомневался в том, что любовь и женщины созданы на погибель мужчинам. Чтобы заработать себе на жизнь, я нанимался поденщиком на соседние фермы, а когда подрос и научился держать в руках оружие, поступил в армию и участвовал в войне с индейцами, поскольку не мог объявить войну своим собственным проблемам. Мне было легче воевать с противником, которого я вижу своими глазами, чем с невидимым, который затаился внутри меня.
