Непокорная фрау Мельцер - Якобс Анне

– Это из-за Лизы. У меня такое чувство, что она не находит себе места. И я хотел бы помочь ей.

«Понятно, – подумала Мари. – Он хочет через меня выведать подробности». Однако она почувствовала радость от того, что он явно звонит с мирными намерениями.

– И какое отношение все это имеет ко мне?

Мари беспокоило, что ее голос звучал слишком отчужденно, но все-таки не хотелось идти слишком далеко на уступки.

– Ты же с ней говорила, верно? Она тебе сказала, кто отец ребенка?

– Она сказала мне по секрету, Пауль. Я не думаю, что имею право…

– Все в порядке, – перебил он нетерпеливо. – Я не хочу склонять тебя к разглашению тайны. Правильно ли я понимаю, что это некий господин Себастьян Винклер?

– Почему бы тебе не спросить у нее?

Она услышала, как он раздраженно вздохнул.

– Я уже делал это, Мари. К сожалению, безрезультатно. Послушай, Мари. Я спрашиваю не из любопытства. Но я брат Лизы и чувствую себя обязанным разобраться в ситуации. Тем более, что речь идет и о ребенке.

– Я думаю, что Лиза вполне способна решить такие вопросы самостоятельно.

Пауль замолчал на мгновение, и она уже боялась, что он повесит трубку. Послышался звонок в магазин – как не вовремя: доктор Юберлингер уже была в студии. На целых пять минут раньше.

– Если это тебе поможет, – сказала она в трубку. – Насколько мне известно, она написала письмо.

– Ага! И получила ответ?

– Боюсь, что пока нет.

– И когда это было?

Мари колебалась. Но теперь она уже зашла так далеко, что было бы глупо что-то скрывать. Возможно, что Лизе действительно нужна была помощь брата.

– В январе. Должно быть, примерно восемь недель назад.

Пауль пробормотал в трубку что-то вроде «Хм», как всегда, когда хотел подумать над каким-то вопросом.

Госпожа Гинзберг, которая работала у нее уже некоторое время, появилась в дверях кабинета – Мари сделала ей знак, что она сейчас придет. Госпожа Гинзберг молча кивнула и вышла.

– Я планирую встретиться с ним, чтобы прояснить этот вопрос. У тебя есть его адрес?

Это был способ застать врасплох, который он любил использовать. Способ отлично работал с сотрудниками, а также с мамой и Китти. С Лизой было уже сложнее. Сама она никогда на это не велась.

– О каком адресе ты говоришь?

Он пропустил ее вопрос мимо ушей и продолжал:

– Мне… нелегко это сказать, но я хочу попросить тебя кое о чем, Мари. Мне бы не хотелось ехать одному. Иначе может сложиться впечатление, что я хочу привлечь его к ответственности или что-то в этом роде. С тобой было бы проще. Ты, несомненно, выбрала бы правильный тон.

У нее чуть не перехватило дыхание, настолько неожиданной была эта просьба. Она должна была сопровождать его в Гюнцбург? Сидеть рядом с ним в поезде, изображать перед пассажирами счастливую пару?

– Мы поедем рано утром и вернемся поздним вечером. Без ночевки. У меня есть деловой знакомый, который одолжит мне свою машину в Нюрнберге.

– В Нюрнберг?

– Не там? Я думал, он вернулся туда. Разве он не из окрестностей Нюрнберга?

Теперь она все-таки попала в ловушку. Но не бездумно, а более или менее добровольно.

– Он в Гюнцбурге, живет у одного из своих братьев.

– Замечательно! Значит, это не так далеко, как я опасался. Я буду тебе очень благодарен, Мари. В конце концов, речь идет о Лизе.

Он замолчал, ожидая ее ответа. Ей казалось, что она слышит, как стучит его сердце. Но, скорее всего, это билось ее собственное. Сидеть с Паулем в одном купе поезда. Что делать, если они будут там одни? Она этого хочет? Или она боится?

– Послушай, Пауль. Если это действительно поможет Лизе, я готова к этой поездке. – Мари могла слышать, как он вздохнул с облегчением. Она видела перед собой его лицо, его торжествующую улыбку, его сверкающие серые глаза. – Однако у меня есть одно условие.

– Согласен. Каким бы оно ни было.

По его голосу она поняла, что он действительно очень счастлив. Ей было почти жаль его сейчас, но по-другому было нельзя.

– Пауль, я не хочу делать это за спиной Лизы. Вот почему прошу тебя проинформировать Лизу о нашей поездке.

Он пробурчал что-то невнятное, а затем сказал, что уже опасался чего-то подобного.

– Я позвоню тебе, Мари. А пока благодарю за готовность помочь. До скорого.

– До скорого.

Она услышала щелчок, когда он положил трубку на рычаг, и еще некоторое время держала трубку в руке, словно ожидая чего-то. Нет, ничего не изменилось. Она была нужна ему, вот и все. Хотя… В позапрошлое воскресенье дети вернулись с виллы довольные.

Никакого сравнения с предыдущим визитом, когда они вдвоем вечером умоляли ее, чтобы она никогда, никогда больше не заставляла проводить полдня с папой.

Она мало что смогла узнать от своего сына, что вдруг изменилось, но в понедельник посыльный доставил для него посылку, в которой была шапка. С тех пор Лео почти не снимал ее. Додо, напротив, без умолку болтала о птицах и самолетах, о подветренной и наветренной стороне, о подъемной силе и воздушных вихрях. Никто толком не понимал, о чем идет речь, только у Гертруды хватало терпения выслушивать бесконечные объяснения Додо.

Значит, что-то все-таки изменилось? По крайней мере, Пауль пытался завоевать расположение своих детей. Это хороший или плохой знак?

– Фрау Мельцер?

Госпожа Гинзберг выглядела несчастной. Она была хорошей и усердной работницей, но, к сожалению, всегда принимала на свой счет недоброжелательные замечания клиенток. Доктор Юберлингер обижается, когда ее заставляют ждать.

– Прошу прощения, фрау Гинзберг, важный звонок.

Остаток утра прошел в такой суете, что даже не было времени выпить чашку кофе. На самом деле она могла радоваться, что дела шли так хорошо. Единственное, что раздражало – желание многих клиенток перешивать ее модельные платья. Конечно, только частным образом, для очень дорогих, старых подруг, которые были в таком восторге от дизайнов Мари, что им просто необходимо было иметь такое же платье с подходящим пальто. И как только у портнихи появлялась выкройка, ей не составляло труда предложить такой чудесный комплект другим покупательницам и сшить его для них. Конечно, с большой скидкой, чем аналогичное платье стоило бы в «Ателье Мари». Это раздражало, но защититься от этого было невозможно. Единственный способ противостоять этому – новые идеи, стильные и элегантные модели, подходящие клиенткам. В этом и заключалась сила Мари – она скрывала недостатки и подчеркивала достоинства. Женщина в моделях Мари, казалось, имела именно ту фигуру, о которой сама всегда мечтала.

Выходя из трамвая на Фрауенторштрассе, Мари чувствовала себя усталой и измотанной. Почему она не научилась водить машину? Она вполне могла бы позволить себе автомобиль, тогда ей не пришлось бы ждать трамвая под снегом и дождем. Как люди называли эту маленькую машинку, которую теперь все чаще можно было увидеть на улицах? Лягушонок – как мило. В ней было целых четыре лошадиных силы – это все равно что ездить по городу на запряженной четырьмя лошадьми дрожках.

У двери ее встретила Додо, держа газету высоко в воздухе, чтобы Хенни не могла до нее дотянуться. Хенни снова и снова подпрыгивала, пытаясь вырвать ее из рук Додо, и при этом корчила гримасы и яростно махала руками.

– Я хочу… Это мамина газета. Дай ее мне, Додо, ты дура.

– Перестань прыгать, ты ее не получишь, – насмешливо ответила Додо. – К тому же это газета моей мамы.

Мари была не в настроении ссориться, она взяла у Додо газету и сказала Хенни, что та потеряла тапочки, пока прыгала.

– Ммм, пахнет шупфнуделями. – Она улыбнулась и пнула одну из розовых тапочек в сторону Хенни. – Китти уже дома?

– Мама говорит по телефону. Дил-дил-дадум, дил-дил-дадум, – пропела Хенни мелодию фортепианной пьесы, которую Лео тщетно разучивал в музыкальной комнате. «Ярость из-за потерянного гроша» Бетховена. Слишком сложно для девятилетнего ребенка, особенно для его левой руки. Но Лео был таким же упорным, как и его сестра, которая твердо решила к воскресенью прочитать и понять фундаментальный труд Отто Лилиенталя.