Мара направилась к двери. Михал приветливо улыбнулся ей и попятился в коридор, давая дорогу. Когда она вышла, Родерик двинулся за ней следом, не сводя глаз с де Ланде. Выйдя за нею следом, принц захлопнул дверь и повернул ключ, торчавший в замке с наружной стороны. В коридоре была еще одна дверь, стоявшая приоткрытой, и через щель можно было видеть толстуху. Кратко кивнув в ее сторону, Родерик опустил ключ в карман.
Они пересекли коридор и спустились по шаткой лестнице. За спиной было слышно, как де Ланде кричит и молотит кулаками по запертой двери. Никто из них не оглянулся на шум. Родерик на ходу сорвал с плеч плащ и набросил его на Мару, обхватил ее за талию и ускорил шаг. Они прошли три лестничных марша и наконец оказались на улице. Воздух был прохладен и свеж, сумерки быстро сгущались, предвещая наступление ночи.
— Ты можешь идти? — спросил Родерик. — На улицах столько пешеходов, что мы решили не ехать верхом и не брать карету: это было бы слишком заметно.
— Теперь уже могу, — ответила Мара и зашагала, стараясь не отставать от мужчин, быстро удалявшихся от дома, где ее держали в плену.
— Что значит «теперь»? — с тревогой спросил Михал.
— Я была связана. Веревки оказались слишком тугими.
— И вы уговорили де Ланде их развязать? Да, смелости вам не занимать, я просто поражен. И несказанно горд за вас. А ты, Родерик?
— В высшей степени разделяю оба чувства, — ответил Родерик, всматриваясь в глубину улицы перед ними и не глядя на Мару.
Его отчуждение обидело ее. Она сделала решительный вздох и сказала:
— Я должна тебе кое-что объяснить.
— Не сейчас. Мы еще не выбрались из этой передряги, — бросил он через плечо.
— Это важно!
— Остаться в живых — вот что важно. В опасности есть своя прелесть.
Его острый слух различил то, чего за разговором не заметили Мара и Михал: отдаленный ропот большой толпы. Шум накатывался волнами, подобно морскому прибою, и становился все ближе. Они шли по узкой улице, обсаженной с двух сторон деревьями. Свет факелов и фонарей в руках демонстрантов создавал впереди толпы сияние, освещавшее фасады домов, витрины магазинов и сдающиеся внаем комнаты над ними. Только увидев светящиеся во мгле огоньки, Мара поняла, что уже спустилась ночь.
— Михал, ты смешаешься с толпой. Узнай, кто они и куда направляются.
Бывали дни, когда гвардейцы оставляли свои мундиры дома и делали вылазки в город и за город по приказу Родерика, переодевшись в цивильное платье. Очевидно, для Михала наступил один из таких дней, потому что под плащом на нем был какой-то невзрачный сюртук с жилетом и пара обычных брюк. Выслушав приказ, он сбросил плащ, отдал его Родерику и вытащил из кармана картуз. Нахлобучив картуз и сдвинув его на затылок, он сунул руки в карманы и с беззаботным видом фланирующей походкой направился вперед по улице.
Родерик мгновенно завернулся в плащ Михала, скрыв белеющий в темноте мундир, взял Мару под руку и втянул ее в глубокую тень какого-то парадного.
Толпа подходила все ближе. Над головами у демонстрантов развевались самодельные красные знамена. В толпе можно было видеть и университетских студентов, и курсантов Военной школы, но в основном она состояла из ремесленников и мастеровых, все еще одетых в кожаные фартуки и безрукавки, сжимающих в руках молотки и другие инструменты. Здесь были не только мужчины, но и женщины, настроенные весьма решительно, судя по лицам, освещенным огнем факелов. В толпе то и дело слышались крики и взрывы хохота, то и дело кто-то запевал песню, а другие подхватывали. Толпа не буйствовала и ничего не рушила на своем пути, но в голосах явственно слышался вызов. Демонстранты упорно двигались по самой середине улицы, не признавая тротуаров.
Они прошли мимо того места, где стояли Мара и Родерик. Топот их грубых башмаков по булыжнику гулко отдавался между стенами зданий. Они нагнали Михала, он перебросился шуткой с кем-то из толпы и влился в ее ряды, как щепка, которую уносит течение реки.
Когда шум толпы затих вдали, Родерик вышел на улицу, ведя с собой Мару. Но не успели они сделать и ста шагов, как от ближайшего перекрестка послышался гомон новой приближающейся толпы. На сей раз можно было явственно различить гневные выкрики и ругань. Эта группа была малочисленной, но более буйной.
— Сюда, — сказал Родерик. — В сад.
Они проскользнули вдоль решетки кованого железа, за которой виднелась покрытая неизменной парижской копотью стена здания, и вошли в калитку. В саду среди вечнозеленых кустарников высотой в человеческий рост были проложены дорожки. Мара, шедшая впереди, свернула на одну из них, остановилась и протянула руку, чтобы остановить Родерика. Впереди маячила высокая мужская фигура с занесенной вверх рукой, смутно вырисовывающаяся на фоне темного неба. Через минуту Мара судорожно перевела дух. Мужчина был в римской тоге, не шевелившейся под ветром. Это была мраморная статуя.
Они оставались на месте, пока опасность не миновала. Когда они вышли из темного сада, Родерик остановился и долго смотрел вслед удаляющейся толпе. Потом, взяв Мару за руку, он двинулся следом.
Они шли в противоположную от дома сторону.
— Что ты делаешь? — спросила Мара, задыхаясь от быстрой ходьбы.
— Я послал Михала с поручением, которое должен был выполнить сам.
— У него подходящий костюм, а у тебя — нет.
Но у нее не было желания спорить. Ей самой хотелось узнать, что происходит. Все эти вооруженные толпы, похоже, устремлялись в одном направлении — к реке. Если она все поняла правильно, они в конце концов пересекут Сену по Королевскому мосту и выйдут на площадь Согласия, то есть именно туда, где Ламартин собирался держать речь перед реформистами, но собрание было отменено королем.
Ветер усилился, стало холоднее. У Мары слезились глаза, края плаща вздувались и бились вокруг ее ног. Без фонаря они то и дело спотыкались в темноте на неровной мостовой. На ногах у Мары были мягкие лайковые туфельки, которые она носила только дома. Они не предназначались для долгой ходьбы, тем более по грубо отесанным камням. Но она не жаловалась, все еще пребывала в состоянии радостного возбуждения от того, что Родерик вырвал ее из лап де Ланде, спас, увел с грязного сырого чердака. Она была с Родериком и вдыхала чистый ночной воздух. И если над ними сгустились тучи, как еще от них избавиться, если не двигаясь быстрым шагом вперед?
Улицы близ моста были запружены народом. Атмосфера царила прямо-таки карнавальная: люди высовывались из окон, перекликаясь друг с другом, уличные торговцы продавали жареные каштаны, горячие пирожки с мясом, засахаренные фрукты и букетики фиалок, шарманщик с обезьянкой играл на углу. Но, покрывая весь этот веселый шум, раздавались выкрики: «Да здравствуют реформы!», «Долой Гизо!» и старый лозунг, доставшийся нынешней Франции от давней революции, — «Свобода, равенство и братство!»
