Поднялся Уорик и заключил ее в объятия. Фагин стал петь о великом сражении и о Голубом острове, о том, как прекрасная леди остановила кровопролитие, и о храбром воине, который прискакал издалека, чтобы выхватить леди из разгорающегося пламени.
Меллиора заснула в объятиях Уорика. Он тихонько отнес ее в шатер и уложил в постель.
Ни он, ни Даро много не объяснялись. Да этого и не требовалось. Свои дружественные чувства они доказали в баталиях. Они уже успели вместе изрядно выпить после победы.
Жизнь – отличная штука!
Жена снова рядом, он снова ее обнимает. Свой приз, за который боролся. А все остальное ничего не значит.
К утру Меллиоре стало лучше. Однако Уорик настоял, чтобы домой она ехала вместе с ним на Меркурии. Она не возражала. Ей было тепло, она находилась в полной безопасности, чувствовала себя любимой.
Рядом с ними ехали друзья и близкие. Фагин успел сложить величественную песнь о победе, но сегодня он рассказал Меллиоре о сражении в более сдержанных тонах. Даро поведал ей свою версию о завершившемся сражении между ним и Уориком. Было о чем рассказать и Ангусу, и Меллиора их слушала. Это был ее мир, ее друзья, которые собрались вместе.
Лишь после полудня Уорику и Меллиоре удалось оторваться от остальных, и у них появилась возможность поговорить без свидетелей.
Оказавшись в объятиях мужа, Меллиора сказала:
– Ты должен это знать. Поверь, я не лгу и говорю не для того, чтобы тебя успокоить. Ульрик хотел, чтобы ты мучился, независимо от того, жив он или умер. Он до меня не дотрагивался. У него не было такой возможности. Он хотел отомстить тебе любым способом. Хотел, чтобы ты думал, будто я ношу не твоего ребенка, а его. Но...
– Миледи, это не меняло бы дела. Когда он захватил тебя, самым важным для меня было одно – чтобы ты вернулась живой.
– Но ведь ты так хотел возродить свой род.
Он пожал плечами.
– Я понял, что семья – это те люди, которые тебя окружают, любят тебя, за которых ты отвечаешь и которые платят тебе за это верностью. Ты и есть моя семья, любовь моя. И любой твой ребенок будет моим.
Она дотронулась до его лица.
– Но я беременна твоим ребенком, Уорик.
– Мне об этом сказал Фагин.
– Я уже давно хотела сказать тебе, хотела преподнести сюрприз. Думала, ты будешь счастлив.
– Меллиора, я счастлив, я в восторге от того, что у нас будет ребенок. Я счастлив, что у меня есть ты, и в будущем я буду более деликатен с тобой, обещаю тебе.
Она улыбнулась и прислонила голову к широкой груди мужа.
– Уорик!
– Да?
– Я люблю тебя.
Возникла пауза.
– Тебе потребовалось немало времени, чтобы это сказать. Меллиора широко улыбнулась.
– Я никогда не думала, что это возможно. Я так сильно тебя люблю! Я многое узнала о любви, обиде, ревности, страхе, тревоге...
– Впредь ничего не бойся, любовь моя. Нет никаких причин для ревности. Где бы я ни был, миледи, мои сердце и душа принадлежат тебе. Мне нужна только ты.
Меллиора никогда не испытывала большей радости. А Меркурий тем временем вывез их на вершину холма, и она увидела искрящееся на солнце море и их крепость.
– Уорик, мы уже дома.
– Да, миледи.
– Наш ребенок родится здесь. Может, даже целая дюжина детей.
– Дюжина?
– Ну по крайней мере несколько. У нас будет большая семья.
Уорик потерся щекой о ее голову.
– Как пожелаешь, моя леди. Король однажды сказал мне, что я должен воссоздать свой род. Не объяснил он лишь одного...
– Чего именно?
– Что все, в чем я нуждаюсь, я найду в тебе, – тихо сказал Уорик.
– Кто бы мог подумать, что я полюблю и стану обожать старого, дряхлого норманнского рыцаря! – проговорила Меллиора и улыбнулась.
– Придержи язык, жена, – ворчливым тоном сказал Уорик.
– Ах да, сир. Но ведь я слышала, что в тебе есть толика крови викингов, и кельтов, и, возможно, англосаксов...
– Да, миледи, а в тебе есть кровь пиктов, кельтов, викингов. А наш ребенок будет...
– Шотландцем! – подхватила она.
– Верно, и в этом мы пришли к миру и согласию друг с другом.
– А мы пришли к миру и согласию, м'лэрд?
Он вскинул бровь, улыбка тронула его губы.
– Ну, я так думаю, у нас еще будет немало споров.
– За время долгих лет, конечно, – с готовностью согласилась она. – А что за жизнь без споров?
– Да ты становишься просто очаровательной, когда пытаешься загладить свои грехи, – нарочито строгим тоном проговорил Уорик.
– Мои грехи! – воскликнула Меллиора и увидела смешинки в глазах мужа.
– И вообще ты страшно непослушная жена.
– Так ведь я дочь викинга! А ты свирепый воин, сподвижник короля. Как же тут не быть разногласиям... Ой, Уорик, посмотри на остров отсюда! Стены крепости залиты золотистыми солнечными лучами... Как красиво!
– В самом деле, – согласился Уорик и добавил: – Ну что, помчимся рысью?
– Да, любовь моя!
Уорик пришпорил Меркурия, и они понеслись мимо диких скал, по зеленым долинам Шотландии.
Домой. На свою родину и на родину их не родившегося пока ребенка. И всех их будущих сыновей и дочерей.
Думается, я была счастливым ребенком. Конечно, когда росла, я так не считала. Мало кто из детей осознает, чем они располагают и владеют. Став взрослой, я поняла, что может произойти в этом мире, и пришла к выводу, что была очень счастлива.
У меня были любящие родители.
Не богатые, а любящие родители. Вспоминаю, что когда-то мне хотелось носить фамилию Астор, Вандербильт или Карнеги. Но сейчас я твердо знаю, что не поменяла бы свою фамилию ни на какую другую – и лишь потому, что это фамилия моего отца. Я обожаю его. Он был моим первым героем. Высокий и красивый, он совсем облысел к тому времени, когда я стала себя помнить. У него были изумительные голубые глаза, он обладал неповторимым даром рассказчика.
Он был шотландцем – разумеется, американским. На шотландское происхождение указывали и высокий рост, и могучее телосложение, и остатки темных волос, и кельтские голубые глаза. Он привил мне любовь к сказаниям и легендам, а также к звукам волынки.
Мы склонны идеализировать людей после их смерти, забывая все плохое и вспоминая только хорошее. Я знаю, что отец не был святым. Знаю, что одно время он вел весьма бурную жизнь. Но я знаю и то, что он всегда поддерживал мои мечты, что он мог быть суровым, зато многому меня научил и по-настоящему любил. Он стремился открыть моей сестре и мне глаза на добро и зло в этом мире, учил отличать одно от другого. Естественно, мы порой сопротивлялись. Порой я очень сердилась на отца. Но должно быть, это неизбежность во взаимоотношениях родителей и детей. Он уже давно ушел из жизни, но, как ни странно, я до сих пор слышу его голос и смех, вижу его веселую улыбку. Жаль, что мне не довелось общаться с ним взрослой, – он умер как раз накануне моего совершеннолетия.
