Как же смешно он выглядел. Она попыталась вырваться из его рук, но он держал ее так крепко, что было больно. Ее охватило желание разозлить его до исступления.
– А если бы я это сделала?
Он злобно прошипел что-то, отталкивая ее от себя изо всех сил. Она сделала несколько шагов назад и ударилась о стену.
– В таком случае тебе остался бы только стыд. И развод!
Она ударилась затылком о стену, но не почувствовала боли, только жгучее унижение от того, что он посмел поднять на нее руку. К ее собственному удивлению, ее голос прозвучал спокойно и холодно:
– Успокойся, Клаус. Ничего подобного я не сделала, но на развод я согласна!
33
– Подложи еще немного угля, Гумберт, – попросила Алисия. – И можете идти. Уже поздно.
– Слушаюсь, госпожа.
За окном бушевала гроза, было слышно, как скрипят старые деревья и стучат оконные ставни. Гумберт поставил на пол ведро с углем. Дрожащими руками он подхватывал совком головешки и подбрасывал их в печь.
– Все в порядке, Гумберт? – озабоченно спросила Мари.
– Спасибо за заботу… это из-за бури… и этот шум… Это пройдет, госпожа.
– Ложись в постель и заткни уши ватой, – посоветовала Китти. – Тогда ты ничего не будешь слышать и будешь спать как сурок.
Гумберт закрыл заслонку и тихо положил совок в ведро. Он улыбнулся, но все равно выглядел беспомощным. Уже несколько недель у Гумберта не было приступов, и он явно поправлялся.
– Спасибо за совет, фрау Бройер. Я попробую. Тогда желаю вам всем спокойной ночи. Добрых снов.
Он поклонился и вышел. Его движения, как всегда, отличались размеренной изящностью – и это вселяло надежду на лучшее.
– Ты сообщила Эльзе?
– Да, мама, – сказала Мари. – Ханна и Брунненмайер тоже знают, что на сегодняшний вечер они свободны, а Августа уже давно у себя дома.
Оставалась только Шмальцлер, у нее было дежурство в лазарете, после которого она, скорее всего, пожелает им спокойной ночи и уйдет. Вот уже сорок лет ее связывали с семьей самые тесные узы – так что на ее благоразумие и тактичность можно было положиться.
Элизабет объявила о своем намерении развестись с Клаусом за ужином, и Алисия была так потрясена, что пожелала обсудить это деликатное дело после того, как вся прислуга уйдет спать. Все смирились, хотя Иоганн Мельцер недовольно проворчал, что у него нет никакого желания отказываться от сна из-за такой ерунды.
– Мне очень жаль, – сказала Элизабет. – Я действительно очень хотела бы избавить нас всех…
– Пожалуйста, налей мне еще чашечку этого отвратительного мятного чая, Алисия, – перебил ее Иоганн Мельцер. – Если кому-то важно мое мнение, то я скажу, что это было лучшее решение, которое ты приняла, Лиза. Жаль только, что ты вообще вышла замуж за этого типа. Это стоило нам кучу денег, этот охотник за приданым и его ненасытная родня обошлись нам ой как недешево!
Некоторое время за столом было тихо, потому что даже Китти не знала, что добавить к четким и ясным словам, произнесенным отцом. Было слышно, как чай из фарфорового чайника льется в чашку, затем Алисия поставила чайник обратно на плиту и передала чашку Иоганну. Он добавил в нее два кусочка сахара и, размешивая, обвел угрюмым взглядом сидящих за столом.
– Ну? Вы что, язык проглотили? Китти? Алисия? Мари? Где же ваш протест?
Китти первой собралась с мыслями:
– Ты совершенно прав, папа, – Она весело улыбнулась Алисии. – Даже при том, что ты, как всегда, высказался довольно резко. Клаус фон Хагеманн плохо вел себя по отношению к Лизе, ровно как и его родители. О господи! Как я рада избавиться от этой своры!
– Китти! Прошу тебя! – раздался голос Алисии. – Если папа употребляет такие выражения, это его дело, но ты не должна забывать, что ты дама.
– Пардон, мама. Я хотела сказать, что мне никогда не нравились эти благородные родственнички, которые на каждом семейном празднике за наш счет набивали себе животы и высказывали воззрения, заимствованные из позапрошлого века.
Она умолчала, что сестра постоянно одалживала у нее деньги, чтобы передать их родителям Клауса, и Элизабет была этому рада. В конце концов, Китти ведь пообещала, что никогда не обмолвится об этом ни единым словом.
– Что ж, мы живем уже не в девятнадцатом веке, – вмешалась Мари. – Когда браку приходит конец, женщина должна без колебаний требовать развода. Однако…
Она осеклась и посмотрела на Элизабет, не зная, стоит ли говорить дальше.
– Что ты хотела сказать, говоря «однако»? – вызывающе спросила Лиза. – Ты думаешь, мне было легко принять это решение? Я слишком хорошо знаю, что на меня потом обрушится. Однако я думаю, что здесь, в семье, меня примут такой, какая я есть, несмотря ни на что. Не так ли, Китти?
Это звучало довольно резко и отсылало к тем временам, когда Китти с Лизой ругались как кошка с собакой. Как раз тогда Китти сбежала со своим французиком, любовником Жераром, в Париж.
– Ты имеешь в виду, что у тебя тоже есть право поскандалить? – весело проговорила Китти. – Да ради бога. В любом случае, мне надоело быть паршивой овцой в семье.
Элизабет была в высшей степени уязвима, и это понимали все сидящие за столом. Она пришла на виллу пешком, несмотря на бурю – с растрепанными волосами, в помятой шляпе и насквозь промокшей одежде. Это было еще днем. Она заперлась в комнате, и Августа сообщила, что фрау фон Хагеманн лежит в постели, утопая в слезах. Она знала это, поскольку Элизабет просила принести ей горячего ромашкового чая. Потом майор фон Хагеманн не раз звонил ей, но она не подходила к телефону. Сам майор на виллу не приходил.
– Пожалуйста, не пойми меня неправильно, – продолжила Мари. – Я просто хотела бы, чтобы ты не приняла слишком поспешное решение, о котором потом, возможно, пожалеешь. Вы поссорились, да? Не разумнее ли немного подождать, прежде чем ты сделаешь этот шаг, Лиза? Если твое решение правильное, то не важно, начнешь ты действовать завтра или только через несколько недель…
Алисия одобрительно кивнула. Мари попала в точку.
– Виновата война, Лиза, – мягко промолвила она. – У вас же почти не было времени привыкнуть друг к другу. Сейчас вы впервые повздорили – ах ты боже мой. Если бы я после каждой ссоры сразу требовала развода, мы бы сейчас здесь не сидели.
Элизабет закатила глаза. Теперь мама начнет рассказывать, что жена должна научиться справляться со своими эгоистичными желаниями. Хороший брак невозможен без великодушия и сдержанности. У мужчин своя голова на плечах, но женщина должна проявить благоразумие и уступить, чтобы в конце концов добиться своего…
– Мне больше не о чем думать, – сказала Элизабет. – Знаешь что, Мари, я думаю о разводе не первый день. Все. Чаша переполнилась!
Теперь наконец она решилась. Она достала письмо из Бельгии, положила его на стол и подвинула маме, но той надо было сначала найти свои очки, поэтому вместо нее письмо взял отец, у которого очки всегда были под рукой, в кармане пиджака.
– Значит… брат требует сатисфакции. Да ради бога! И чем скорее, тем лучше!
– Это не единственная причина, – начала объяснять Элизабет, пока мать читала письмо. – Но это та капля, которая переполнила чашу.
Алисия положила письмо на стол и скорбно покачала головой. Китти пробежалась по строчкам и передала письмо Мари. Элизабет прикусила губу – ей было неприятно становиться объектом всеобщей жалости. Однако, к сожалению, это было неизбежно.
– А если это совсем не так? – засомневалась Алисия. – Возможно, это ложное обвинение.
– Мама! – возмутилась Китти. – Мама, ты что, серьезно?
Алисия глубоко вздохнула и бросила на Мари умоляющий взгляд. Мари пожала плечами. Она уже сделала свое предложение, ну что еще она могла.
– В мое время было не принято, чтобы молодая женщина требовала развода, – с грустью констатировала Алисия. – И уж тем паче в аристократических кругах.
– Мы переживем это, Алисия, – Иоганн утешающе положил руку ей на плечо. – С финансовой точки зрения мы только выиграем.
