Мадж услышала в его словах сарказм, но их нынешнее положение не располагало высокомерно взирать даже на мелкие одолжения. Герцогиня тоже это осознала. Она быстро вывела своих дам из замка к лошадям, пока королевские стражи не передумали.
Дом, в котором им разрешено было поселиться, находился на расстоянии дневного переезда верхом, и если их в дороге ничто не задержит, они будут на месте еще до наступления ночи.
Повернувшись в седле, герцогиня протянула руку Мадж, взглянув на Маргарет, которая ехала рядом с матерью.
– У вас есть собственная недвижимость, но я бы почла за великое благо, если бы вы остались со мной. Я всегда высоко ценила ваш здравый ум и преданность.
Мадж медлила с ответом. Она посмотрела на свою дочь. Девочка, похоже, была потрясена происшедшим в этот день, хотя Мадж сомневалась, что она до конца понимает, чем ей грозит конфискация имущества из-за обвинения ее отца в государственной измене. Отныне не может быть и речи о браке с младшим сыном графа. Опекунство Фитцджеральда вместе со всем прочим, чем владел герцог, отошло в собственность казны.
– Он был также и отцом моих детей, Мадж, – тихо проговорила Элеонор. – Хорошо это или плохо, но теперь мы одна семья и нам стоит держаться друг друга в тяжелые времена.
– Да, – согласилась Мадж, и ее неуверенность растаяла, как туман от утреннего солнца. – Да, миледи, вы правы.
Этот дом – люди, его населяющие, а не место, – был родным и для Мадж задолго до того, как она стала любовницей Эдварда, и остался таковым после того, как он отлучил ее от своей постели. Она пошлет за матерью, чтобы та также поселилась с ними, поскольку ее коттедж в Пенсхерсте, несомненно, будет реквизирован вместе со всеми прочими имениями герцога. Леди Элеонор примет ее. И если герцогиня будет в том нуждаться (а Мадж полагала, что будет), она поделится с ней теми деньгами, которые ей удалось сберечь, чтобы было что накрыть на стол и чем затопить очаг. У нее будут доходы с земли, которую подарил ей Эдвард. Это также пойдет на то, чтобы их поддержать.
Мадж не питала никаких надежд на то, что Эдвард будет прощен, хотя и не сомневалась, что леди Анна и леди Элеонор сделают все возможное, чтобы его спасти. Женщина обнаружила, что ей легче, чем она могла предположить, думать в первую очередь о будущем Маргарет, а не о своей боли от утраты Эдварда. Те, кого он оставил, будут держаться вместе. Они выживут. Преисполнившись решимости, Мадж подстегнула Гуди вожжами и, уезжая из Торнбери, так ни разу и не оглянулась назад.
Дом Гастингсов в Лондоне, 8 мая 1521 года
– Герцогу Букингему предъявлено обвинение в государственной измене, – объявил Джордж, – в заговоре с целью низложения и убийства короля и восшествия на трон.
– Он бы никогда не взбунтовался против короны, – возразила леди Анна. – Вся его вина заключается в том, что он говорил лишнее в гневе и легковерно позволил увлечь себя предсказаниями безумного монаха.
Герцог слушал эти пророчества не один год. Если бы он воспринимал их как руководство к действию, то давно бы перешел к делу. Анна на какое-то время даже поверила, что сможет убедить в этом короля, но Генриху не было никакого дела до того, что Эдвард довольствовался бы уходом за своим парком в Торнбери, посещением церквей и подготовкой к паломничеству в Палестину. Кардинал также настаивал на том, чтобы состоялся суд.
Анна нашла утешение в объятиях мужа. Он легко коснулся губами ее лба. Она не плакала, у нее уже закончились слезы. Анна дала волю желанию прижаться к Джорджу, впитывая в себя умиротворяющую мощь его тела. Он был ее опорой с тех пор, как они удалились от королевского двора, помогал ей учиться принимать то, что невозможно изменить.
– Я и сейчас чувствую себя так, словно бросила Эдварда в трудную минуту, – прошептала Анна.
– Любые попытки помочь ему теперь могут принести лишь вред остальным, – тихо промолвил Джордж. – Я не стану рисковать тобой.
– А я тобой, – ответила Анна.
Опасность была вполне реальной. Мужа ее племянницы, лорда Бергавенни, арестовали лишь за то, что он всего один раз слышал разглагольствования Эдварда. Брат Бергавенни, сэр Эдвард Невилл, давний друг и компаньон короля, был изгнан из свиты короля за то, что принял в дар от герцога камзол из серебряной парчи.
Спустя четыре дня кардинал Уолси, демонстрируя обществу свою состоятельность и важность, провел процессию, состоящую из епископов, послов и представителей аристократии, по улицам Лондона, подобно королю восседая под балдахином. Подъехав к собору Св. Павла, он произнес проповедь, направленную против ереси лютеранства. За этим последовало сожжение всех лютеранских книг, которые его подручные смогли найти и конфисковать. Около тридцати тысяч человек собрались посмотреть на гигантский костер.
Суд над Эдвардом состоялся на следующий день. Джордж все-таки присутствовал на заседании, хотя и не мог повлиять на его итог. Каким будет решение суда, не оставалось никаких сомнений. Герцог Букингем был приговорен к смертной казни через отсечение головы на Тауэр-Хилл.
Сестра Анны прислала весточку из королевского дворца. Она сообщала о том, что упросила королеву молить короля Генриха о помиловании и что ее величество получила решительный отказ. Неудача королевы Екатерины положила конец надеждам Анны на прощение Эдварда. Его судьба была предрешена.
– Как я жалею о тех злых пожеланиях, которые посылала ему, будучи узницей Литтлмора, – сказала Анна.
Джордж нежно гладил ее волосы и спину.
– Причина падения герцога не в твоих проклятиях. Их влияние так же незначительно, как и пророчества монаха. Даже еще меньше.
Анне хотелось верить ему, но она боялась, что чувство вины больше никогда ее не покинет. Как это ни смешно, Эдвард был прав по крайней мере в одном – в том, что безопасность семьи имела наибольшее значение. Испытания последних недель показали Анне истинную прочность ее брака. До конца своих дней она теперь будет знать, что не побоится взглянуть в лицо любой беде, даже казни своего брата, потому что рядом с ней Джордж, а дома, куда она в конце концов вернется, ее ждут дети. Через несколько месяцев должен был появиться на свет еще один. Сознание этого придавало Анне еще больше твердости и смелости.
Семнадцатого мая, в день казни Эдварда, простой люд Лондона вышел на улицы, возмущенный несправедливостью приговора. Для сопровождения герцога Букингема от его камеры к Тауэр-Хилл были привлечены пятьсот гвардейцев.
– Он умер красиво, – принес весть сэр Ричард Сэшеверелл через несколько часов после того, как топор палача обрушился на плаху.
– Разве так бывает? – спросила Анна.
