Тамара покачала головой.
— В данном случае это слово не более как пустой звук! Может ли быть речь об исполнении долга женщиной, сказавшей мне в день своего обручения: «Я нисколько не заблуждаюсь. Эмилий женится на мне из-за денег, а я выхожу за него потому, что хочу быть княгиней». Союз, основанный на подобных началах, не что иное, как простая торговая сделка. Супруги остаются чужими друг другу. Одна истинная любовь позволяет переносить все и неутомимо ухаживать за больным другом.
— Нина Александровна могла полюбить Флуреско, — заметил Угарин.
Помимо воли ему приходило на ум, что собственная беспорядочная жизнь и семейная обстановка очень напоминали жизнь несчастного друга.
— Без сомнения, Нина могла полюбить и полюбила бы этого молодого и красивого человека, если бы только он постарался приобрести ее сердце или хотя бы маскировал практическую цель, которую преследовал в этом браке. Но в этом отношении он поступал с удивительной беззастенчивостью. К тому же какое участие в Нине может возбудить болезнь, поразившая мужа благодаря какой-то оргии? Конечно, ей следовало бы забыть все и простить мужа, но вряд ли она так поступит.
Предсказание молодой женщины очень скоро сбылось, и притом в самой грубой форме. Два дня спустя после этого разговора Тамара поехала в театр в сопровождении адмирала и баронессы Рабен. Уже начался первый акт, когда открылась соседняя ложа и в нее вошла Нина в обществе какой-то дамы и гусарского офицера. На княгине было надето бальное платье из зеленого бархата, отделанное белыми камелиями. Масса бриллиантов сверкала на ней. Нина Александровна, по-видимому, была в отличнейшем расположении духа и с улыбкой выслушивала комплименты молодого офицера.
— Посмотри, Нина здесь! — прошептала Тамара, слегка дотрагиваясь веером до руки адмирала.
Старый моряк быстро обернулся к соседней ложе, и темная краска залила его лицо.
— Это уже чересчур! — пробормотал он. — Явиться с посторонними в театр, когда муж лежит при смерти! Я сейчас же пойду и пристыжу ее, — прибавил он, вставая.
Недоверчивая улыбка скользнула по лицу Тамары.
— Какое действие могут произвести слова на такую бессердечную женщину! — сказала она, обращаясь к баронессе Рабен, с любопытством смотревшей на ложу, куда в эту минуту входил адмирал.
Скоро недовольный вид Нины и ее резкий жест довольно ясно показали, что слова бывшего опекуна ей очень не понравились.
Тамара погрузилась в грустные мысли. Раньше, чем она думала, жадная рука последней любовницы завладела князем Флуреско и нескоро теперь его выпустит. Тем не менее полное отсутствие в Нине чувства долга и милосердия страшно поражало молодую женщину. Сердце ее переполнилось сожалением и участием к бедному больному, такому несчастному и одинокому среди своего богатства.
Адмирал вернулся вне себя от гнева. Что же касается Нины, то она спокойно досидела до конца представления, только старательно избегала ясного и сурового взгляда Тамары, который против воли причинял ей неприятное волнение.
В продолжение нескольких дней Флуреско был почти в безнадежном положении, и Тамара в душе думала, что для него смерть была бы большим благодеянием. Но князь не умер. Рука и нога у него остались парализованными, а организм медленно разрушался.
Прошло около шести недель после этого печального происшествия. Однажды, помогая одеваться своей барыне, Фанни объявила ей, что видела Машу и та рассказывала ей, как ужасно обращается Нина Александровна со своим больным мужем.
— Она до такой степени скупа относительно всего, что касается князя, что ей даже жалко нанять сиделку! К нему приставлена старая служанка, которой помогает лакей. Камердинеру, служившему князю больше десяти лет, отказано от места. Маша говорит, что эта старая Неонила совершенно невыносима. Она глуха и сильно пьет. Когда Неонила засыпает в состоянии опьянения, то так сильно храпит, что даже стекла дрожат. Больной может кричать до изнеможения и умереть от голода и жажды, прежде чем кто-нибудь его услышит, тем более что его под предлогом необходимого спокойствия перевели в самую отдаленную комнату.
Как-то на днях больной пожаловался адмиралу и князю Угарину на дурное с ним обращение. Результатом этой жалобы было то, что эти господа устроили ужасную сцену княгине и осыпали ее упреками. После их отъезда Нина Александровна как фурия влетела к мужу и в язвительных и жестких выражениях стала упрекать его за то, что он посмел жаловаться на нее. Он был дураком, если думал, что она, молодая и красивая женщина, запрется дома, чтобы ухаживать за кутилой, получившим только заслуженное, — за нищим, который и без того дорого ей стоил. Эти оскорбления привели князя в бешенство. Так как княгиня подошла близко к его креслу, Флуреско схватил ее здоровой рукой и хотел ударить. Завязалась настоящая борьба, из которой княгиня вышла вся исцарапанная. После она объявила, что отошлет в Финляндию этого бешеного дурака. Но когда это будет, Маша не знает.
Рассказ камеристки наполнил сердце Тамары отвращением и ужасом, и мысль об ужасной сцене, происшедшей между бессердечной женщиной и несчастным больным, как какой-то кошмар, преследовала ее в продолжение нескольких дней. Она, вероятно, приняла бы энергичное участие в судьбе Флуреско, если бы личные заботы и дурные вести из Стокгольма окончательно не поглотили все мысли молодой женщины.
Заботил ее Магнус. Уже несколько месяцев она замечала резкую перемену в характере молодого человека, обыкновенно таком ровном и мягком. Он делался то нервным и раздражительным, то печальным и задумчивым. Характерное ему спокойное состояние духа окончательно пропало. Тамара ничего не понимала в грустном и испытующем взгляде, который он по временам устремлял на нее. Баронесса смотрела на это, как на следствие тяжелой болезни, перенесенной мужем; но если такое состояние будет все усиливаться, то не грозит ли это жизни Магнуса? Мысль, что Магнус ревнует, не приходила в голову Тамары, а между тем это чувство раздирало сердце молодого человека. Барон давно уже заметил с каждым днем все возраставшую страсть князя Угарина. Слишком уважая жену, чтобы допустить возможность ее падения, он, тем не менее, опасался, как бы этот опытный обольститель, обладавший такою прекрасной наружностью, не произвел глубокого впечатления на сердце Тамары. Он жадно следил за молодой женщиной, стараясь уловить в ее глазах выражение нового зарождающегося чувства. По мере увеличения душевной борьбы его собственная страсть к Тамаре все более возрастала. Болезнь и чувство беспомощности перед таким опасным соперником раздражали его и приводили в отчаяние.
