Вряд ли ей бы удалось успокоить Мари, если бы Сибель и Рианнон вернулись, чтобы отдохнуть с ними, но те не приходили. Когда они смазали раны каждого воина, звон церковных колоколов напомнил им, что это был рождественский день. Отказавшись от обеда, поскольку обе не имели ни малейшего желания есть, они поспешили в церковь. Казалось, день как нельзя лучше подходил для молитв.
Сибель не спрашивала, кому молилась Рианнон. Рианнон быстро исполнила ответствия, предписанные мессой, после чего тихо зашептала на родном языке. По сути дела, Сибель была рада этому. Это ничуть не волновало ее, коль сила, охранявшая Саймона и Уолтера, одобрялась церковью, в которой они совершали богослужение. Если древние боги все еще обладали силой здесь в Уэльсе, она радовалась, что Рианнон знала, как взывать к ним. Сибель и сама бы помолилась им, если бы знала как – она бы помолилась самому дьяволу, только бы все закончилось хорошо. Но в церкви она делала то, что лучше всего знала – преподносила священникам серебро и возлагала пожертвования к каждой святыне.
Затем без лишних слов, но зная о намерениях друг друга, Сибель и Рианнон направились на стены замка. Стражники удивились, но не сказали им «нет», и они долго простояли там, вглядываясь на восток, невзирая на холод и резкий ветер. Во время вечерни они опять посетили службу, а затем вернулись на стены. Не заметив никаких знамений, они вскоре после наступления сумерок вошли в замок, чтобы отогреться у огня.
К тому времени первый гнев Мари улегся, и Жервез удалось вселить ей чувство страха и осторожности. Она с ненавистью смотрела на Сибель, но ей бы пришлось вонзить кинжал в спину последней, чтобы привлечь ее внимание. За вечерней трапезой почти никто не говорил, а после нее Рианнон пела, чтобы успокоить свое сердце, ибо музыка служила ей утешением. Ее голос звучал необыкновенно, завораживающе, и ему внимали все, даже Мари.
Когда Рианнон утомило пение, Жервез и Мари отправились спать; Сибель и Рианнон в ожидании сидели у камина. Но новостей не было, и в конце концов пришлось признать, что их испытание не закончилось. В этот день сражения не произошло. Они должны были пережить ночь, а затем следующий день. Ломая в отчаянии руки, они поднялись и тоже отправились спать, но мысль о том, что им придется провести в одиночестве бессонную ночь, не радовала ни одну, ни другую, поэтому они легли вместе в покоях Рианнон, успокаивая друг друга по мере своих сил, пока, наконец, ближе к рассвету обе не погрузились в сон.
Поскольку в лагере Ричарда не осмеливались разжигать костры, его армии пришлось невыносимо холодно в эту ночь. Тем не менее, люди пребывали в хорошем расположении духа, ибо знали, что время их лишений завершилось, и согревались теперь мыслью о добыче. Однако рассвет послужил желанным знаком, и капитанам почти никого не пришлось поднимать силой. К заутрене все были готовы к бою, ожидая первых признаков появления войск Джона Монмутского.
Знать гораздо меньше страдала от холода; палатки дворян обогревались жаровнями с древесными углями, а их тела защищали теплые меха. Однако настроены они были гораздо хуже, чем простые воины. Новости Уолтера оказались не очень приятными – хотя, конечно, Ричард был рад предупреждению. Численность неприятеля превышала предполагаемое количество, и этот факт говорил, что Джон Монмутский, возможно, знал кое-что о засаде, устроенной на Уолтера. Все же валлийцы Саймона доложили, что меры предосторожности в лагере Монмута не отличались особой тщательностью.
Ричард, на зажившем лице которого остались лишь розоватые пятна в тех местах, где были язвы, нахмурил брови и спросил, достаточно ли окрепла для сражения сломанная ключица Уолтера.
– Для рыцарских турниров – нет, если верить Сибель, – ответил Уолтер, – но турниров здесь как будто не намечается.
Сибель не говорила ничего подобного, но Ричард не знал об этом и обрадовался, что Уолтер со своими людьми сможет остепенить валлийцев. Он уже начал с одобрением относиться к их способностям, но все еще не доверял им. В этом (по крайней мере, в отношении битвы на открытом месте) он был отчасти справедлив. Все знали, что валлийцы не умели держать свои позиции и отражать атаки. Эти легко вооруженные, малочисленные пешие солдаты имели склонность отступать перед более сильным противником, изматывая своих врагов бегством до тех пор, пока погоня не обходилась тем слишком дорогой ценой. Каким бы успешным ни был этот метод с точки зрения обороны, в данном случае он не способствовал победе.
Ричард не желал, чтобы неприятель прорвался через передовые линии, перестроился и обрушился на его силы с тыла. Он и сам собирался предоставить в поддержку валлийским стрелкам Саймона хорошо вооруженный отряд, поэтому предложение Уолтера оказалось идеальным решением этой проблемы. Хотя отряд Уолтера был набран в южном Уэльсе (а люди Саймона не признавали выходцев с Юга, и наоборот), обе эти группы гораздо больше предпочитали друг друга, нежели англичан Бассетта. Кроме того, их враги в своем большинстве были тоже англичанами. Таким образом, оставив лагерь и подготовившись к бою, весь отряд пребывал в прекрасном расположении духа.
Ожидая врага, Уолтер и Саймон тихо беседовали друг с другом до тех пор, пока Саймон вдруг резко не замолчал на полуслове и, наклонив голову, прислушался. Уолтер ничего не слышал, но спустя мгновение раздался крик птицы, и Саймон, надев шлем, привел в готовность щит. Уолтер без лишних вопросов проделал то же самое. Для него крик птицы оставался всего лишь безобидным звуком, но реакция Саймона говорила о том, что это был условленный сигнал. Прошло несколько минут, и Уолтер услышал вдалеке едва различимые звуки, низкое громыхание, перемежавшееся время от времени с более высокими нотами.
Они напряженно ждали еще двадцать минут, пока глухой гул не перерос в грохот множества ног, тяжелую поступь неторопливых волов и лошадей, скрежет колес о жесткую поверхность земли. Теперь они более четко могли расслышать высокие ноты: скрип осей, резкие приказы, протестующее ржание лошадей. Саймон и Уолтер обменялись взглядами. Тут имелись и преимущества, и недостатки. Присутствие повозок доказывало, что об их засаде не подозревали, но им придется приказать людям отступить. Уолтер кивнул, и Саймон поджал губы, намереваясь свистнуть. Но его свист потонул в реве рожков и труб, зазвучавших с подступов к дороге.
Поскольку Сибель и Рианнон уснули только к рассвету, обессилев от напряжения и беспокойства, то проспали очень долго. Они сами не знали о том, что тепло тел и постели вводило их обеих в заблуждение. Во сне ни одна из них не понимала, что лежит бок о бок с женщиной, так что они спокойно спали, обманутые ложной уверенностью, что рядом спят их мужчины. В связи с этим сон был глубоким и продолжительным.
