Джонни убрал свою руку, и ее груди затрепетали, как зрелый плод, готовый сорваться с ветви. Любуясь их подрагиванием, он переместил свои разгоряченные ладони ниже, на округлый живот, потом на пышные бедра и в конце концов опять достиг золотистого лона. Продвинувшись еще ниже, его пальцы вошли в святая святых.
Ощущая трепетное влажное тепло, Джонни прошептал:
— Теперь ты чувствуешь меня?
Впившись взглядом в лицо Элизабет, он прочитал ответ в ее глазах.
— До чего же я рада, что ты наконец дома. — Ее голос дрожал от страсти.
— Могу себе представить. — Его пальцы буквально плавали в густой жидкости. — Лучше ложись поудобнее и раздвинь ноги, — произнес, сладко улыбнувшись, сгорающий от нетерпения муж, — и ты увидишь, насколько я рад тому, что наконец вернулся.
От его долгого поцелуя Элизабет погрузилась в море блаженства.
— Мне кажется, что я ощущаю запах рая, — прошептала она. — Он так близко… словно свежий кокос…
— М-м-м… — промычал он, оставляя языком влажный след там, где смыкались ее чресла. — Мой рай пахнет скорее… — Джонни обмакнул свой палец в вязкую, как мед, жидкость и поднес сперва к своим, а затем и ее губам. — Скорее как креветки…
— Люби меня! — жарко выдохнула Элизабет, до предела возбужденная запахом собственной плоти, оставшимся у нее на губах.
— Как раз этим я и занимаюсь, — ответил он, держа в своих руках и покрывая пламенными поцелуями ее лицо.
— Недостаточно. — Она дотронулась до напружинившегося столба. — Дай мне это!
И Джонни выполнил просьбу жены. Повернув Элизабет на бок, он прижался к ее спине и медленно вошел в нее сзади, наполнив до отказа своей плотью. Она же навалилась на него, чтобы почувствовать каждый дюйм этого наполнения, и блаженно вздохнула. Джонни отстранился и, когда она всхлипнула от нетерпения, снова вошел в нее. Обхватив ее груди ладонями, он притягивал ее к себе, каждой клеткой ощущая близость той, которая была для него самой желанной на свете. Пропустив руку между ног, Элизабет с замиранием сердца прикоснулась к его телу, медленно погружающемуся в нее и выходящему наружу. Ее пальцы трепстно ощупывали бархатистую кожу, туго обтянувшую живой утес, переплетение вен… Почувствовав, как этот нежный массаж придает ему новые, невероятные силы, он задержался внутри ее.
Она застонала от острого прилива наслаждения.
А он, блаженно улыбаясь, по-прежнему притягивал ее к себе.
Так вместе они погружались в мир утонченных наслаждений, вначале медленно, а затем со все нарастающей страстью, переходящей в исступление.
Эти редкие по своей остроте ощущения стали доступны им, потому что за недолгие дни его отсутствия она окончательно поняла, что этот человек составляет с ней одно целое.
А он понял, что нашел ту единственную, которую способен любить. К тому же кровь битвы разжигала в его душе такой огонь, погасить который могла только Элизабет.
Адам вернулся через три дня, и его возвращение было достаточно необычным: истязая коня плетью и шпорами, он с панически исказившимся лицом мчался галопом по дороге, ведущей к замку, оглашая тревожными воплями мирный зимний пейзаж. Поначалу его крики были едва слышны, однако по мере того, как Адам приближался к цитадели, становились все громче, пока не заметались наконец оглушительным эхом в высоких каменных стенах, переполошив павлинов, разгуливавших на верхней лужайке, и заставив слуг бросить все дела. Данкейл Вилли, выскочивший из особняка, уже топтался в испуганном ожидании на ступеньках, когда Адам перед домом на всем скаку осадил взмыленного коня. Лошадиные копыта заскользили по щебенке.
— Драгуны! В Келсо! — вопил возбужденный всадник, соскакивая с коня. — Хотят забрать лэйрда! — Он бросился к крыльцу. — Где он?!
Вилли, уже трусивший вверх по ступенькам, закричал:
— Беги за мной!
Оба ввалились в двери, торопливо распахнутые перед ними лакеями, и Вилли тут же принялся отдавать челяди торопливые приказания. Ему срочно требовались госпожа Рейд, два кучера, Монро и Кинмонт. Всем им предписывалось без малейшей задержки явиться в малую столовую, куда господам обычно подавали завтрак. Тут было не до церемоний. А леди Элизабет… Ничего не поделаешь, придется сказать и ей. Рано или поздно эта новость все равно достигла бы ее ушей.
— Сколько времени в нашем распоряжении? — бросил на бегу Вилли, сломя голову несясь по коридору, ведущему в восточное крыло особняка. Он даже не потрудился спросить, откуда свалилась на хозяина эта напасть, поскольку знал, что в нынешние непростые времена врагов у лэйрда Равенсби хоть отбавляй.
Еле поспевая за Вилли, Адам, и без того выдохшийся после безумной скачки, прохрипел:
— Я оставил там Наба… и Дуги… купить солдатне побольше… французского бренди. Час у нас есть… Надеюсь… Может, больше…
Их сапоги тяжело громыхали по паркетному полу, богатая обстановка комнат мелькала по бокам пестрой чередой: зеркало в золоченой раме, кусок парчовой стенной драпировки, какие-то пятна малинового, темно-синего, нежно-зеленого цвета, мягкий блеск полированной бронзы канделябров, китайские вазы династии Мин, голландский фарфор, портреты предков, застывших в парадных костюмах.
Они ворвались в уютную столовую как ураган.
Бросив на их лица один лишь взгляд, Джонни обеспокоенно поднялся со стула. Следующим жестом он велел им выйти из комнаты.
— Сейчас вернусь, — бросил он на ходу Элизабет, которая тоже удивленно привстала со стула. Уходя, муж торопливо чмокнул ее щеку. — Тут у нас одно дельце. Адам только что вернулся, выполнив мое поручение…
— Я не ребенок. — Она точно знала, что без серьезной причины Вилли никогда в жизни не позволил бы себе подобного вторжения.
— Я тебе все-все расскажу, как только вернусь, — беззаботно улыбнулся Джонни. — Пять минут, не больше… — остановил он ее, вытянув вперед растопыренную пятерню. И быстро пошел прочь, мечтая о том, как собственными руками задушит Мэттью Грэма.
— Эдинбургские драгуны — в Келсо. Хотят взять тебя, — отрывисто сообщил ему Вилли, едва хозяин закрыл за собой дверь.
— Я видел их всего двадцать минут назад, — вставил свое слово Адам, — у Уота Хардена.
— Меня?! — Значит, опасность грозила вовсе не Элизабет?! — Не знаете случайно, за что? — Политика всегда была нелегким ремеслом, однако особенно опасным делом она была в те времена, когда от ухудшающихся отношений с Англией зависели судьбы гигантских капиталов и тысяч людей. Интересно, кто же из врагов лэйрда Равенсби решил устранить его со своего пути, сводя с ним счеты столь радикальным способом?
— Майор сказал, что должен доставить… тебя в Эдинбург… по обвинению в изнасиловании, — ответил на вопрос Адам, лицо которого все еще было малиновым, а грудь тяжело вздымалась.
