Ознакомительная версия.
Ей стоило нечеловеческих усилий сдержать дрожь ужаса, когда горячее дыхание коснулось ее плеча.
Эрлах потоптался у кровати – ему явно не хотелось уходить, но, видимо вспомнив о холодной ванне Рейнбаха, где купаются с камнем на шее, пересилил похоть.
– Не такая уж она и сухоребрая! – услыхала Мария его шепот.
Потом дверь спальни тихонько затворилась, и ключ повернулся в замке.
– Спасибо за комплимент, – усмехнулась «монахиня».
Она поспешно надела черное платье, обулась и туго окрутила вокруг головы косу. Да, и не забыть о деньгах!
Она уже перекинула ногу через подоконник, когда сердце ее упало: мыслимо ли – тайком проскользнуть через этот сияющий в лунном свете двор?! Мария молитвенно сложила руки – и тихонько вскрикнула от радости, когда невесть откуда взявшееся черное облачко заволокло луну.
Длилось сие невероятное затмение не более двух минут, но Марии этого вполне хватило: спуститься по бревенчатой стене было раз плюнуть; перелезть через забор – то же самое. Она даже не успела испугаться, что ей сейчас придется идти по незнакомой дороге в кромешной тьме, – луна снова засияла на небе.
– Спасибо тебе, милая, голубушка, красавица моя! – прошептала Мария и вприпрыжку побежала по узкой горной дороге на восток к Тунскому озеру.
* * *
Утро застало Марию в пути. Издалека доносился ровный, грозный гул, наверное, там шумел один из знаменитых швейцарских водопадов, возможно зловещий Рейнбах, но Мария побоялась свернуть с дороги и потерять время, любуясь красотами природы. Попавшуюся на пути деревню она обошла стороной, опасаясь, что преследователи могли обогнать ее кратчайшей дорогою и теперь подкарауливают.
Между тем погода постепенно портилась, и когда Мария, так ничего и не придумав, добрела до деревушки Унтерзеен, откуда, как ей объяснили, ходила почтовая лодка в Тун, вершины гор скрылись в тяжелых, темных облаках. Ни Эрлаха, ни кого-либо, похожего на человека по имени Джордж, на пристани не было.
Лодочник закричал:
– Кому в Тун – садитесь скорее! Еще час – и начнется буря. Я сейчас отчаливаю.
Три крестьянки, ожидавшие на берегу, подхватив свои корзинки и юбки, бросились наперегонки к лодке.
Их опередили два молодых пастуха, распространявшие вокруг себя острый запах своих козьих безрукавок. Впрочем, как выяснилось, они спешили только для того, чтобы помочь почтенным матронам взойти в качающуюся лодку. Не обошли помощью и Марию. Она не сводила глаз с дороги, круто спускавшейся с горы, с замиранием сердца ожидая, что на ней вот-вот появятся преследователи… «Господи! Господи, помилуй!» – твердила непрестанно и только тогда вздохнула свободно, когда лодочник оттолкнулся веслом от берега и умело направил свою осадистую посудину по неспокойным водам.
И тут Мария заметила, что любопытные взоры ее попутчиков как бы приклеились к ней. Ей оставалось лишь вообразить, какое дивное зрелище она представляет: в уродливом черном платье явно с чужого плеча, вся в поту и в пыли, с нечесаной косой. Право, если бы в сих местах были женские исправительные учреждения, Мария являла бы собою типичный портрет беглянки оттуда!
Да она и была беглянкою… Впрочем, нет, не только! Она едет за бумагами, которые подорвут престиж Англии, которые укрепят позиции России в черноморских портах! Она здесь не просто так – одяжка [106] какая-нибудь. Она – курьер, вернее, нарочный, у нее высокая миссия!
Эта мысль помогла Марии немножко приободриться. Осуждающие взоры добропорядочных швейцарцев перестали ее беспокоить, а потому она спокойно переплела косу, умылась, зачерпывая воду прямо из озера, – и сразу почувствовала себя лучше, тем более что соседи постепенно забыли про нее: озеро волновалось все сильнее. Оба пастуха перевесились за борт – их рвало. Но Мария, которая всегда с трудом переносила тряску в карете, сейчас чувствовала себя превосходно.
Какая там морская болезнь! Ее лишь забавляли валы, которые играли лодкою, как щепкою, и разбивались о каменные берега. Горы были занавешены дымящимися тучами: там уже вовсю лило. Лодочник с беспокойством поглядывал на небо. И вдруг, улыбнувшись Марии, которая с живым любопытством смотрела вокруг, в то время как две другие женщины беспрестанно причитали, а третья и вовсе голосила от страха, спросил:
– Молодая фройляйн не боится дождя? Кажется, сейчас мы все изрядно промокнем.
– Ничего, – засмеялась в ответ Мария, – мое платье сильно запылилось в пути, не мешает его простирать.
Не бог весть какая острота, однако лодочник зашелся смехом и даже слегка сбился с курса: одна из волн захлестнула посудину, женщины завизжали пуще прежнего, молодые люди принялись громко призывать господа, но, по счастью, берег был уже близко, и через четверть часа лодка причалила к Тунской пристани.
Пассажирки бросились вон из лодки, толкая одна другую, хотя волнение на озере улеглось так же внезапно, как и началось; солнце разогнало тучи и засияло над горами.
Влажные доски пристани темно поблескивали в лучах солнца.
Мария огляделась, с досадою отметив, что и здесь привлекает к себе общее недоброжелательное внимание. Скорее бы найти пастора с корзиной! Надо думать, там, кроме документов, отыщется немного денег, которыми императорский курьер ссудит ее, чтобы она могла купить себе другую одежду, а также поможет вернуться в Париж. Наверное, в Берн есть и другая дорога, в обход озера.
Однако уже полдень. Где же пастор? Мария присела на камень, пристально разглядывала трех местных жителей и сидевшую поодаль старую монахиню – ее лица было не различить под капюшоном, – которые флегматично ожидали, когда лодочник приготовится к обратному пути. Лазурное озеро являло собою картину такого спокойствия, что Марии стало завидно: плыть среди такой красоты… не повезло ей!
Но тут же вновь одолело беспокойство. Где же пастор? Где его корзина?
Может, он переоделся? Мало ли, вынужден был по какой-то причине изменить облик и теперь безуспешно высматривает мужчину в трауре, чтобы подойти к нему и открыться… Он и внимания не обратит на оборванку в черных лохмотьях. Мария узнала бы его по корзине, да здесь все пассажиры с корзинами – все, кроме старой монахини. А вот еще какой-то человек идет – молодой, розовощекий и голубоглазый – и тоже с корзиной!
Мария взглянула на пришедшего почти с ненавистью – и сердце ее глухо застучало где-то в горле.
Это был не поселянин, не пастух! Это был приснопамятный Егорушка Комаровский. Императорский курьер!
* * *
Облегчение, овладевшее Марией, было таково, что она лишилась всяких сил и почти в обмороке поникла на своем камне. Она была истинно счастлива сейчас: Егорушка всегда, пусть и отдаленно, напоминал ей любимого брата Алексея; к тому же он был русский, он покинул Россию не более десяти дней назад, от него веяло еще запахом русского ветра, раздольных полей, синей речной глади… Надо непременно ухитриться поговорить с Егорушкою, расспросить, как там, дома!
Ознакомительная версия.
