— Знаешь, иногда я замечал, что старик наблюдает за тобой с улыбкой. Тогда я думал, что он улыбается просто потому что ему приятно видеть такую хорошенькую девушку. Может быть, на самом деле он вспоминал в эти минуты Анну?
— Он несколько раз назвал меня Оня — так звучит имя Анна по-шведски.
— Теперь я могу объяснить, почему не показал тебе сундучок Ярби. Мне хотелось, чтобы ты узнала все до того, как прочтешь письма. Я думал, так тебе будет легче перенести это открытие, — ведь ты всю жизнь считала своими родителями дядю и тетю. Ярби берег письма твоей матери как самое дорогое сокровище. Судя по тому, как они истрепаны, он много раз их перечитывал.
— Бак, я рада, что у него был ты.
— Он заменил мне и отца, и мать, и всю родню. Именно Ярби сделал меня таким, какой я есть. Я не знаю своих настоящих родителей.
— Неужели ты .совсем ничего о них не знаешь? Бак с радостью ухватился за возможность направить мысли Кристин в другое русло.
— Я слышал, что Леннинги происходят из городка под названием Мидлкросинг, в штате Нью-Йорк. Один из Леннингов, Стид Леннинг, как я понял, был беспутным малым, он добрался до самого Уобаша, где его и убили. Его младший брат, Сайлас, отправился на Запад и обосновался в местечке Кэйнсвиль, па реке Миссури. Возможно — это только предположение, — именно он был моим дедом. О своем отце я знаю только то, что его звали Рой Леннинг. О матери я не знаю совсем ничего, даже ее имени.
— Где ты рос?
— В Вайоминге. Сначала у одного поселенца, потом у другого… кто меня приютит, у того я и жил. Я всегда сознавал, что не принадлежу к семье, с которой живу, и помнил только, что я Бак Леннинг, сын Роя Леннинга. Лет в десять я нанялся на настоящую мужскую работу — стал помогать перевозчику, который возил продовольствие на рудник. После этого примерно лет пять брался за любую работу или просто побирался, чтобы не умереть с голоду. Потом я встретил Мосса, вернее, он меня нашел. С того дня началась моя настоящая жизнь.
Кристин взъерошила его густые непокорные волосы.
— Бедный мальчик, туго тебе пришлось. Но ничего, я обещаю любить тебя так сильно, что ты навсегда забудешь, каково это — быть одиноким и никому не нужным. Мы оба многим обязаны дяде Ярби.
Бак с тревогой вглядывался в ее глаза.
— Кристин, тебе не больно сознавать, что он был твоим отцом?
Может, ты огорчена?
— Нет. Почему-то я не испытываю того потрясения, какое, наверное, должна была бы испытывать. Я знаю, мама меня любила, а папа так просто души не чаял. Для меня не так уж важно, что не они дали мне жизнь. Я только удивлялась, почему у нее не было других детей, ведь почти у всех Андерсонов большие семьи. У Густава, например, семеро сестер и братьев. Наверное, по каким-то причинам мама не могла иметь детей.
Часы над камином пробили полночь, но Кристин не хотелось уходить от Бака.
— Получив письмо от адвоката, я сразу же решила, что приеду сюда. А когда приехала и увидела эту землю, этот дом, то все здесь полюбила. У меня появилось такое чувство, что здесь мое место. Бак, как ты думаешь, может быть, мое ощущение как-то связано с тем, что ты рассказал? Может, я каким-то образом чувствовала, что тут жил мой отец?
— Чего не знаю, того не знаю, любовь моя. Но одно могу сказать точно: тебе пора спать. Завтра мы отправляемся до рассвета, а вам с Бонни еще предстоит собрать провизию в дорогу.
— Бак, мне хочется иметь много детей, — неожиданно сказала Кристин. — Надеюсь, что у меня с этим не будет проблем, как у мамы.
Бак поцеловал ее в лоб.
— Но ведь это Анна произвела тебя на свет, не забыла?
— Ты прав. Мне все еще трудно привыкнуть к мысли, что мама на самом деле не была моей матерью. Хорошо бы начать делать детей прямо сейчас, — с мечтательным видом добавила Кристин; она повернула голову, и их губы встретились.
Поцелуй получился долгим и сладким. Сначала губы Бака были мягкими и нежными, затем стали твердыми и настойчивыми.
Бак первый поднял голову.
— Еще немного в таком же духе, и я не выдержу — отнесу тебя в постель и сделаю тебя падшей женщиной, — прорычал он.
— Ты что, забыл? Я уже и так ею стала. И не один раз, а целых три. Вспомни вигвам. — Кристин рассмеялась. — До чего же. приятно быть падшей женщиной!
— В следующий раз ты будешь уже миссис Бак Леннинг, и я смогу не волноваться о том, сколько шуму мы наделаем, занимаясь любовью.
— Мы сразу же вернемся домой?
— А ты…
— Мне хочется купить занавески на окна, раз уж я попаду в город, а еще…
— Хорошо-хорошо. Ты купить все, что захочешь, по сейчас отправляйся-ка спать.
Бак опустил Кристин на пол и проводил до комнаты, которую она делила с Бонни. У двери он поцеловал ее в губы.
— Спокойной ночи, любовь моя.
— Спокойной ночи. Мне будет тебя не хватать. Я уже говорила тебе, как чудесно спать в твоих объятиях?
— Кристин! Прекрати! Наверное, мне следовало бы прислушаться к совету Густава и взять ивовый прут.
— Ты не посмеешь!
— Ну-ка, марш в постель! Тебе осталось спать всего часа два, любовь моя. — Он открыл дверь и легонько подтолкнул Кристин в комнату.
Кристин разделась в полной темноте. Счастье переполняло ее, и она сомневалась, что сможет уснуть. Конечно, Бак рассказал ей очень важные вещи о ее настоящих родителях, но все это не могло вытеснить из ее сознания самого главного: она любит и любима, Бак Леннинг, темноволосый «человек из „Аконита“», отдал ей свое сердце. Кристин даже тихонько засмеялась от избытка чувств.
Она стала забираться под одеяло. В этот момент Бонни проснулась и перебралась с середины кровати ближе к краю.
— Что ты здесь делаешь? — пробормотала она сквозь сон. — Почему ты не в его постели? — И, зевнув, добавила шепотом: — Подруга, ты сошла с ума.
За час до рассвета они выехали из «Аконита» в сторону Биг-Тимбера. Утро выдалось холодное и ясное. Впереди ехала коляска, в которой сидели Кристин, Бонни и Густав, последний правил лошадьми. Следом ехал фургон, нагруженный трупами бандитов. Шургоном правил Джилли; Тэнди сидел на козлах рядом с ним. Остальные пятеро мужчин, в том числе Берки, скакали верхом.
— Я рада, что ты настоял на том, чтобы править коляской, — тихо прошептала Бонни на ухо Густаву. — Теперь Берни едет верхом наравне с остальными мужчинами.
— Бонни, детка, с моей стороны это был чистейшей воды эгоизм, — откликнулся Густав. — Во-первых, мне гораздо приятнее сидеть в коляске рядом с хорошенькой девушкой, чем в седле, а во-вторых, Берни смотрится верхом на лошади гораздо лучше, чем я.
— Брату очень важно, чтобы с ним обращались так, словно он способен делать все, что делает любой здоровый мужчина.
