— Первый раз в жизни проспал, — ругался он, пока шел за одеждой.
Сегодня Джонс и половина рабочих отправятся в Коттонвуд и погонят на продажу самый большой табун. В армии любили его сильных и хорошо объезженных мустангов и на этот раз заказали пятьсот голов.
Пока он надевал брюки и натягивал рубашку, Корд думал о тех мелочах, которые надо проверить прежде, чем мужчины уедут: проверить повозку с едой, посмотреть, достаточно ли запасов положил Куки, проверить фляжки мужчин и убедиться, что они наполнены водой, а не виски. Некоторые идиоты делали это, используя возможность умереть от жажды.
Надев ботинки и пристегнув оружие, Корд вышел из комнаты. В кухне он не обратил внимания на Тину, а кивнул ее матери, занимавшейся у плиты, когда он проходил на улицу умываться.
Он налил в таз воды из ведра и внезапно с острой болью вспомнил, как Джонти уговорила Джонса сколотить во дворе скамейку, чтобы люди умывались на улице. Тогда еще он считал ее юношей и смеялся над ее желанием содержать полы на кухне в чистоте.
— Не думай об этом, — выругался он и опустил руки в воду.
Горный утренний воздух был холодным. Корд почувствовал это, вытираясь полотенцем, которым уже несколько раз пользовались. Он с сожалением улыбнулся. Раньше Тина всегда приносила ему чистое. Теперь он не дождется от нее особого обращения — в этом он был уверен. Он еще до сих пор чувствовал, как она пронзила его взглядом, когда он проходил по кухне. Но это было хорошо, он этого хотел.
А Мария, однако, как обычно сияла, когда он сел за стол.
— Ты долго спал сегодня, Корд, — она поставила перед ним яичницу с беконом. — Сон был тяжелым?
— Сначала я хорошо спал, потом что-то меня разбудило. После этого я никак не мог снова заснуть.
Он мельком взглянул на Тину, удивляясь злобному выражению на ее смазливом личике.
— Знаешь, — сказала Мария, наблюдая, как Корд занялся едой. — Меня ночью тоже кое-что разбудило. Похожее на шаги, — она повернулась к Тине, напряженно застывшей возле мойки. — Ты вставала ночью по какой-нибудь причине, Тина?
Корд надеялся, что мать заметит, , как виновато вспыхнуло лицо девушки, и задаст ей еще несколько вопросов. Но когда Тина повернулась к ним спиной и пробормотала:
— Нет, мама, это была не я, может быть, это мышь носилась по полу, — Мария согласилась и вернулась к кастрюле, кипящей на плите.
Через несколько минут Корд покончил со второй чашкой кофе и встал.
— Так вкусно пахнет, Мария, — он улыбнулся своей домоправительнице, надевая шляпу. — Я мечтаю съесть это на ланч.
Он почувствовал, как глаза Тины насквозь пронзили его черными стрелами, и вышел из кухни.
Корд ехал в гору, поеживаясь, хотя он был в куртке. Бабье лето пришло и ушло несколько недель назад, и его сменил холодный северный ветер. Конечно, в долине было еще тепло: в низине всегда было теплее на несколько градусов, пока не наступала зима. Когда она начиналась, казалось, что замерзал весь мир.
Конь сделал последний прыжок, и перед Кордом оказался загон для диких лошадей. С минуту он сдерживал лошадь, любуясь мустангами, которые бегали, ржали и становились на дыбы за оградой, пытаясь найти выход в сооруженном из жердей загоне. Корда всегда волновали такие зрелища.
Он всмотрелся сквозь клубы взбитой копытами пыли и нахмурился. Где рабочие? Он подстегнул Ронайда и въехал туда, недовольный тем, что не увидел своих ковбоев. Он объехал вокруг груды валунов и кустарников и увидел своих рабочих. Мужчины стояли кружком и смотрели на человека, растянувшегося на земле. Вздрогнув Корд сразу же узнал длинное, костлявое тело Джонса, его старшего помощника.
Корд присел возле своего друга.
— Что случилось, Джонс? — он заметил, что Джонс держался за плечо.
— Моя проклятая лошадь сбросила меня, Корд. Боюсь, что у меня выбито плечо.
— Дай-ка, я посмотрю, — Кодр взял правую руку Джонса и начал поднимать ее. Джонс взвизгнул. — Это не плечо. Это ключица. Если бы было сломано плечо, ты закричал бы сразу, как только я взял за руку, — он встал. — Я отвезу тебя на ранчо и перевяжу. Это все, что можно сделать с таким переломом. Он сам заживет, если ты не будешь шевелить рукой.
Один из рабочих привел Джонсу более надежную лошадь, и Корд помог взобраться на нее своему другу. Было видно, что перелом причинял сильную боль Джонсу, и Корд посоветовал:
— Подвяжи локоть и поддерживай его другой рукой.
Они добирались до ранчо дольше, чем обычно, так как пустили лошадей шагом, чтобы не трясти Джонса. Когда они проезжали мимо дома, Мария вышла на крыльцо.
— Что случилось с Джонсом? — озабоченно спросила она.
— Его сбросила лошадь, — ответил Корд. — Принеси несколько полосок ткани в дом, пожалуйста, Мария.
Меньше, чем через пятнадцать минут, с Джонса сняли рубашку, перевязали плечо и подвязали руку. Все еще бледный Джонс, недовольный собой, сказал Корду:
— Тебе придется гнать табун самому. Этот человек из армии будет иметь дело с тобой или со мной.
Эта мысль уже приходила в голову Корду, и она ему не нравилась. Он хотел никогда больше не приезжать в Коттонвуд и не использовать возможность встретиться с Джонти. Он мог вести себя непредсказуемо по отношению к ней. Единственное, что он мог сделать — это приехать в город и побыстрее выехать из него, нигде не останавливаясь. Он похлопал Джонса по здоровому плечу и бодрым голосом сказал:
— Мне надо уехать отсюда немного повеселиться, — Корд подмигнул своему другу. — Ты не возражаешь?
— Конечно, нет. Уверен, что тебе это нужно, — искренне согласился Джонс. — Проведешь пару ночей с хорошей проституткой, избавишься от нервозности.
Корд улыбнулся покалеченному другу и, направляясь к двери, сказал:
— Я навещу тебя через два-три дня.
Две пары глаз наблюдали, как Корд мчался галопом к своим рабочим.
— Я надеюсь, он вернется веселым, — сказала Мария, а ее дочь молча пожелала ему заразиться от проститутки, с которой он будет спать.
Как Корд и предполагал, бабье лето все еще не закончилось в Коттонвуде. Он со своими рабочими пригнал табун, который они поместили в загон в нескольких милях от города. Их уже ждал человек и после тщательной проверки и пересчета лошадей протянул Корду чек на сумму, которую они заранее обговорили по почте.
Корд взял белую бумажку и положил в нагрудный карман. У него было достаточно времени, чтобы пойти в банк и обналичить эти деньги. Он перекинулся несколькими словами с рабочими, объяснил, что он поедет домой, а они могут остаться на ночь. Предупредив их, чтобы они не попали в историю, надвинул шляпу на глаза и, подстегнув жеребца, направился в центр города. Может быть, если ему повезет, его никто не узнает.