– Дорогая, какое приятное зрелище для утомленных дорогой глаз! – воскликнул он, целуя ее во впалые щеки и затем смачно в губы.
Мириэл застыла в его объятиях. Это все, на что она была способна, дабы не вырваться от мужа, ибо образ прожорливой скалы слишком живо стоял перед глазами. Все в нем было ей омерзительно: влажный рот, колючая борода, щекочущая, словно усики улитки, тучное брюхо, упирающееся в ее теперь пустой, бесплодный живот. Она почувствовала тошноту и стиснула зубы.
– Если бы не Элис, я так бы и лежала в своей комнате до самой смерти, – сказала Мириэл.
– Элис? – Роберт огляделся вокруг и, заметив старую женщину, наблюдавшую за ним из мастерской, напряг веки. – Только этой старой чертовки здесь не хватало.
– Если бы не она, я так и лежала бы в постели, а не встречала тебя здесь, – вступилась за старушку Мириэл, уже начиная сомневаться в том, что вмешательство Элис стоит расценивать как благо. Не будь ее, мужа бы она сейчас встречала лицом к стене, притворяясь спящей.
– Что ж, в таком случае я готов терпеть ее присутствие. – Он натянуто улыбнулся. – Но, надеюсь, она задержится у нас недолго.
– Думаю, нет, – отозвалась Мириэл, догадываясь, что Элис наверняка завтра же на рассвете отправится восвояси. Роберт не скрывал своей глубокой неприязни к старой женщине. А как ей быть со своими чувствами к нему? Вновь принимаясь за привычные обязанности жены, она пошла в дом, чтобы принести мужу попить. В душе ее зияла пустота. Любовь Роберта она отвергала. Принять ее – все равно что выпить яд. Отныне, как и прежде, смыслом ее существования станет работа, детищем – рулоны высококачественного сукна. Придя к твердому решению, она посмотрела на Элис, которая злобно поглядывала на них со своей лавки, и невольно содрогнулась, живо представив, какой сама она станет через сорок лет.
В тот вечер Роберт пребывал в добродушном настроении. Торговля его процветала. Смерть Мориса де Лаполя стала поворотной точкой в его делах, и теперь его состояние росло так же быстро, как росло его брюхо.
– Как знать, – разглагольствовал он за ужином, держа перед собой куриную ножку, которую обгладывал с завидным аппетитом, – глядишь, в следующем году уже смогу купить нам титул. Как ты смотришь на то, чтобы стать леди Уиллоби и приобрести в дополнение к твоим красивым нарядам роскошный дом?
Мириэл улыбнулась, чтобы не устраивать спор за столом. Интересно, что бы он сказал, если бы узнал про сокровища в потайном отделении деревянного сундука в сарае? Она, если бы хотела, могла бы купить дом уже сейчас и еще недавно так и поступила бы. Но теперь это было не важно.
– Ха! – фыркнула Элис со своего конца стола. – Убогого хоть по-королевски разодень, в душе он все равно останется нищим.
Ее реплика вызвала у Мириэл улыбку, но стерла выражение самодовольства с лица Роберта.
– А старые ведьмы – это старые ведьмы, – разозлился он. – От них смердит за целую милю.
– Запах старости – еще не самый вонючий, – огрызнулась Элис. Она вытерла руки о салфетку и, забрав свою чашу с вином, отошла к очагу.
– Если она завтра же не уберется отсюда, клянусь, я сам вышвырну ее, – процедил сквозь зубы Роберт.
Мириэл пожала плечами:
– Она специально дразнит тебя, а ты всегда клюешь. – Она отодвинула от себя тарелку и встала. – Пожалуй, пойду лягу. Устала.
Роберт посмотрел на жену исподлобья и обнажил зубы, сдирая с кости остатки мяса.
– Как же не устать, когда ты раньше времени поднялась с постели. – Через плечо он бросил взгляд на Элис и, вновь повернувшись к Мириэл, понизил голос: – Я бы тоже хотел пойти с тобой. Уж очень соскучился по твоему теплу. – Он махнул на нее костью, и она в ужасе отпрянула. – Да, я знаю, еще не время, – продолжал он рассудительно. – Это было бы и неприлично и неразумно, но я человек терпеливый. Церковь велит супругам воздерживаться от совокупления в течение сорока дней после родов. – Из своего мешочка он достал маленькую палочку с несколькими зарубками. – По моим подсчетам, сегодня канун двадцать третьего дня. Чуть больше двух недель. Я подожду. – Он медленно раздвинул губы в похотливой улыбке, затем вытер салфеткой рот и потрогал свой пах, разбухший при мысли о своей близости с ней. – Извини, жена. Мне надо в уборную, – заявил он.
– Слава богу, что я всего лишь старая вонючая ведьма и избавлена от подобного внимания, – заметила из своего угла Элис.
Мириэл сглотнула комок в горле и, не отвечая, стала взбираться по лестнице наверх. Добравшись до своей спальни, она закрыла ставни, заперла дверь и свернулась на кровати клубочком – скрестила руки, подогнула колени, словно ребенок во чреве матери.
Роберт обнимал Мириэл за плечи, сидя в непринужденной позе на длинной барже, и смотрел на бостонские верфи по обоим берегам Уитема. Они миновали земельные участки с жилыми и хозяйственными постройками, принадлежащими Кроулендскому аббатству, и нырнули под мост, который вел к рыночной площади, храму Святого Ботульфа и землям монахов-гильбертинцев, проживавших в Молтонском монастыре… Слева показался первый причал, но шкипер вел баржу к докам по правому берегу выше по реке, за храмом Святого Ботульфа.
Вдоль обитых деревом берегов швартовались многочисленные суда – с одних снимали груз, в другие загружали вручную или лебедками, третьи просто дремали на якоре перед очередным выходом в море. Пронзительно кричали чайки, кружа над грудами мусора, или, выжидая удобного момента, сидели на крышах лотков со стряпней и таверн. Трудовой люд, такой же шумный, как и чайки, но не обладающий их стремительностью и грациозностью, занимался своими повседневными делами.
Баржа, на которой плыли Роберт с Мириэл, была нагружена тюками Ткани. Синее и зеленое сукно ромбовидного плетения предназначалось для продажи на рынках Нормандии, муар – в Лондоне, красную ворсистую шерсть везли итальянцам. Все эти ткани были изготовлены из руна, которое он добыл для станков Мириэл. Они с ней – хорошие партнеры, создали прочный союз. Роберт взял руку жены и утопил ее тонкие пальцы в своей широкой властной ладони. Для него их нынешнее путешествие по реке было повторением первого, совершенного сразу же после свадьбы, и оно как бы закрепляло их отношения.
После церковной церемонии минувшим днем, когда ее тело очистилось от скверны деторождения и они получили позволение на совокупление, он почти не отходил от жены. Все никак не мог насытиться ею. Даже в момент наивысшего блаженства он жаждал большего, с нетерпением ждал нового прилива возбуждения, чтобы повторить акт, утвердить свое право на обладание ею. Как и он, она теперь была бесплодна, и значит, они стали равны. Воистину две половинки единого целого.
