Я поняла, каким удачным был наш план, когда несколько дней спустя получила записку от Тома Кипинга.
«Все хорошо, — писал он. — Груз будет в безопасности доставлен из города сегодня ночью».
Это было прекрасно. Мы спасли Рошанару.
На следующий день, когда стала известна новость об исчезновении Рошанары, начался большой переполох.
Хансам ничего не сказал, но я знала, что он впал в страшный гнев. Он желал буквального исполнения древнего обычая сати. Он не хотел повиноваться англичанам, что, по-видимому, было настроением, распространившимся по всей стране.
Айя сказала мне, что ей было задано много вопросов. Ее он допрашивал особо. Что она знала? Что она думала по поводу этого? Ушла ли девушка по собственной воле? Они все равно найдут ее. Она погибнет в костре, уже потому что должна принести себя в жертву своему мужу и своей стране. Она умрет потому, что пренебрегла приказом Большого Хансама, и потому, что оказалась предателем своей страны.
Бедная Рошанара. Я надеялась, что она навсегда спаслась от своей ужасной участи.
По приказу Фабиана Лавинию держали в неведении относительно всего этого, но теперь она узнала о бегстве Рошанары.
Причина этого открылась, и все говорили о ней.
— Бедная девочка, — проговорила она. — Ты знала, что они хотели заставить Рошанару прыгнуть в погребальный костер?
— Ну, одно время был такой древний обычай.
— Но сейчас он запрещен.
— Да. Слава Богу, он запрещен.
— Но они до сих пор совершают это. Большой Хансам хотел, чтобы его выполнили и на этот раз. Это как бы дань его сыну. Он кажется раздраженным из-за того, что не выполняются его желания.
— Так ему и надо.
— Он только следовал старинному обычаю.
— Удивляюсь, был бы он готов сам прыгнуть в костер для сохранения старинного обычая.
— Конечно, он не стал бы. Хорошо, что Рошанара избежала этого. Я удивляюсь, как ей это удалось? Я никак не думала, что у нее хватит духу.
— Перед лицом смерти находятся силы на любое действие.
— Откуда ты знаешь? Ты никогда не стояла перед смертью.
— Ты права. Никто из нас не знает, как бы мы повели себя при определенных обстоятельствах, если мы никогда с ними не сталкивались.
— Опять философствуешь! Старая верная Друзилла. Б.Х. спрашивал всех. Он пытался выяснить, кто ослушался его приказа.
— Он говорил тебе?
— Не он! Он стал очень высокомерный… с того времени, как я дала ему отпор.
— Насколько я помню, ты не делала ничего подобного. Столкновение окончилось, когда я вошла и спасла тебя.
— Поскольку ты однажды проделала это с тем раздражающим старым графом, ты думаешь, что будешь это делать все время.
— Я рада, что он стал «раздражающим старым графом». Одно время он был восхитительным.
— Ладно, последнее время Хансам ведет себя очень достойно.
— Очень хорошо! Стараясь заставить свою невестку сжечь себя?
— Я говорила о его отношениях со мной.
— Конечно. У тебя никогда и мысли не возникнет поговорить о том, что не касается тебя.
Лавиния засмеялась.
— Останься со мной. Мне нравится, как ты со мной обращаешься. Я не знаю, почему. Мама давно бы уволила тебя за дерзость.
— Но ты не мама, и если бы меня уволили, я бы тут же уехала без проволочек.
— Опять капризничаешь! Я, конечно, хочу, чтобы ты осталась. Друзилла, ты мой самый лучший друг. Что за имя! Оно тебе подходит. Ты выглядишь как настоящая Друзилла.
— Чопорная? Не одобряющая веселье?
— Точно.
— Это не правда. Я только не одобряю такое веселье, которое ты любишь устраивать с противоположным полом и которое однажды привело к последствиям, о которых ты должна бы помнить.
— Опять мы возвращаемся к тому же!
— Да… и берегись Хансама. Он может оказаться не тем, что ты о нем думаешь.
— О, он всегда вежлив со мной. Он теперь совсем смирный.
— Я бы не доверяла ему.
— Ты не доверяла бы и своей незамужней тетушке, которая по четыре раза в день ходит в церковь и каждый вечер молится по часу на коленях у своей кровати.
— У меня нет такой незамужней тетушки.
— Ты, должно быть, сама станешь такой — только не имея семьи, у тебя нет того, кому ты станешь тетей. Именно поэтому ты давишь своей чопорностью на меня.
— Я скажу тебе…
— Я уезжаю домой! — передразнила она. — О, нет, ты не уедешь. Знаешь, что я собиралась рассказать тебе? Как у Б.Х. со мной. Он, правда, довольно любезный. Представляешь, на другой день он принес мне подарок. Я знаю, за что. Он просит прощение за ту вспышку. Конечно, я простила его. Он просто так сильно обожает меня.
— Я полагаю, что если бы я не вошла, ты бы сдалась.
— Оставь в покое мою добродетель! Какое бы это было приключение!
— Добродетели у тебя так мало, что вряд ли ты заметила бы ее потерю. Что же касается приключения… то это — прыгнуть в море и утопиться, но я не предлагаю тебе пытаться сделать это, чтобы набраться опыта.
— Ох, перестань и посмотри на подарок, который принес мне Б.Х.
Она подошла к ящику и вынула коробку.
— Ты имеешь в виду, что приняла подарок… от него!
— Конечно, я его приняла. Следует принимать подарки с такой же душой, с какой их дарят. Поступать иначе крайне невежливо.
Она открыла коробку и вынула содержимое. Она держала его перед лицом, кокетливо выглядывая поверх него. Я с ужасом уставилась на веер из павлиньих перьев.
Следующая неделя была отмечена растущим напряжением. В некоторых частях страны вспыхнули открытые восстания, но пока ситуация сохранялась под контролем.
В начале марта этого 1857 года Элис и Том Кипинг стали мужем и женой. Это была простая церемония, на которой я присутствовала вместе с Дугалом, Лавинией и Фабианом, который прибыл по этому случаю с мимолетным визитом и сразу же вернулся обратно. Он сказал, что у него неотложное дело Компании, и он должен поддерживать связь с армией. Он собирался в Пенджаб, где пока все было спокойно.
Дугал оставался в Дели, и я несколько раз имела возможность поговорить с ним.
Он сказал, что ему очень хотелось бы уехать из страны, и Фабиан согласен с ним в этом. Повсюду возникали вспышки восстания, и путешествие на побережье могло оказаться очень опасным. Но из-за детей, считал он, было бы разумнее попытаться уехать. Оба, он и Фабиан, согласились, что в конечном счете Дели, возможно, будет для нас самым безопасным местом, поскольку здесь сконцентрировано наибольшее количество армейских служащих.
Я очень много думала о подарке Хансама Лавинии — веере из павлиньих перьев. Я не могла себя заставить не предполагать, что в нем не заложен дурной смысл. Я упрекала себя. Это была мелочь по сравнению с тем неопределенным положением, в которое мы попали. Веера, сделанные из павлиньих перьев, были достаточно обычным товаром на базарах и торговых точках. Действительно, они раскупались главным образом иностранцами, которые не знали об их плохой репутации… Но каково было значение подарка Хансама Лавинии?
