Во все время этого происшествия Чарити стояла у стены, словно одеревенев, и невидящими глазами смотрела перед собой; в себя она пришла, только когда увидела, что к ней идет Рейн в сопровождении Эверли Харрисона. Молодые люди тяжело дышали и вытирали носовыми платками вымазанные сажей лица и руки. Оба они оказались в числе инициативных джентльменов, спасших зал от настоящего пожара.
— Опасность… позади? — Лицо ее было бледно, колени подгибались. Она вцепилась в рукав мужа.
— Пламя сбили сразу же, волноваться не о чем. — Он заглянул в потемневшие блестящие глаза жены, и улыбка на его веселом лице стала натянутой, а потом и вовсе пропала.
— Рейн, ты же мог пострадать, — прошептала она охрипшим голосом.
— Но все закончилось хорошо.
Ее пальцы вцепились в ткань его рукава, глаза наполнились до боли знакомой тревогой. Он мысленно застонал и взял ее руку в свои.
— Подумаешь, старые шторы… еще и перекрашенные… Герцог мог бы завести себе гардины и получше.
— Ручаюсь, сам Сазерленд настоял на этих дополнительных канделябрах. Он страшно гордится, что умеет, как он выражается, «создавать атмосферу», — подхватил Харрисон и повел носом — от его одежды тоже несло дымом. — Все началось с канделябра, который опрокинул старик Брионесс… — Он понизил голос до заговорщицкого шепота. — После того, как у него лопнули панталоны на заду. Старик сегодня был в ударе — просто ходячая катастрофа.
Катастрофа. Слово это словно пронизало Чарити. Она напряженно выпрямилась. Несчастья шли по нарастающей: еще чуть-чуть — и особняк герцога сгорел бы дотла! Избегая смотреть в глаза мужу, она отчаянно цеплялась за доводы рассудка. В последние несколько дней дома царили мир и покой, и там, в безопасности, так легко было подчиняться упрямой логике Рейна, но теперь, во время их первого выхода в свет, вся убежденность ее куда-то подевалась, ушла, как почва из-под ног!
Рейн наблюдал, как жена борется с собой, и внезапно ее тревога частично передалась и ему. Плечи у нее были напряжены, прекрасное лицо осунулось. Рука Рейна сама собой сжалась в кулак. Его так и подмывало броситься в бой за свою Чарити. Но с кем? Соперник, отнимавший у него жену, был неуязвим для кулаков, неподкупен, неподвластен воле смертного человека… это был страх, живший в ее душе, и ее убежденность, что она воздействует на окружающих разрушительно.
Через плечо Чарити он заметил леди Маргарет, в страхе спешившую к ним. Нельзя допустить, чтобы Чарити увидела лицо своей бабушки, а потому, объявив, что им обоим необходимо глотнуть свежего воздуха, он быстро вывел жену за дверь.
Когда они спускались по парадной лестнице, им повстречались два подвыпивших молодых человека. Оба молодца во все глаза пялились на юных леди, которые поднимались впереди них, и не смотрели себе под ноги. Один из молодых людей споткнулся о ковровую дорожку, покачнулся, схватился за приятеля, и тот, потеряв равновесие, врезался в стену… отчего большой портрет одного из предков герцога дрогнул, с грохотом свалился и покатился по ступеням изогнутой лестницы, и только в самом низу упал плашмя, в аккурат на лакея, который стоял у подножия лестницы и возился с веревками одной из громадных хрустальных люстр: самое время было опустить люстры, чтобы поправить фитили свечей, пока гостей рядом не было.
Рейн, встревоженный этой суматохой, поспешно потянул Чарити вниз, и только они успели пробежать несколько ступеней, как сбитый с ног лакей выпустил веревку… Раздалось тонкое позвякивание, затем странный звук. Рейн задрал голову и в следующую долю секунды отскочил в сторону, увлекая за собой Чарити.
Медная люстра грохнулась об пол, со звоном брызнули осколки хрусталя. Звук этот проник в самые дальние закоулки дома, и скоро целая орава прислуги примчалась посмотреть, что случилось. Одна из громадных люстр лежала на полу, среди моря хрустальных осколков. А вокруг теснились люди, и на их лицах были написаны изумление и испуг…
Чарити прижалась к Рейну, сердце ее колотилось. Он приобнял ее, заглянул в лицо, спросил, цела ли она. Она смогла в ответ только кивнуть. Он провел ее сквозь толпу, мимо метавшихся в панике слуг, свернул в один из пустых коридоров и нашел наконец спокойный уголок в дальнем конце длинной, с рядом высоких окон галереи, где сжал трепещущее тело жены в объятиях.
— Рейн! — Она словно очнулась и сразу принялась лихорадочно ощупывать его плечи, грудь, голову. — Ты цел?
— Со мной все в порядке, ангел мой. — Он схватил руки жены, поднес к губам, счастливый оттого, что она испытывает такое облегчение. Но скоро выражение ее лица изменилось, на нем изобразился ужас, и он почувствовал себя так, будто его сильно ударило в грудь.
— Рейн, ведь тебя чуть не убило! — едва выговорила она.
— Чарити, меня даже не оцарапало! Это была случайность, глупая ошибка… — Он осекся, заставил себя подавить разгоравшийся гнев. — Я жив и здоров…
— Это ненадолго! Неужели ты не понимаешь? Сначала Глория и пожар, а теперь еще и люстра… Нельзя мне было приезжать на этот бал! — Она резко отстранилась от него. — Мы должны уехать… сию же минуту! Прошу тебя, Рейн! — Она отвернулась, но он поймал ее за локоть.
— Чарити, ты ничуть не виновата в том, что произошло. Два дурака на лестнице свалили картину, картина покатилась вниз…
— Это дурная примета. Когда падает портрет, это к смерти. И тебя чуть не убило буквально в следующую секунду!
— Опять проклятые приметы! — Ему хотелось как следует тряхнуть жену и обнять ее. У него сердце разрывалось от жалости к ней и одновременно душила ярость. Гнев и сострадание бурлили в его душе, образуя гремучую смесь.
— Если ты сейчас же не отвезешь меня домой, я пешком пойду, до самого Стэндвелла, — выдавила наконец она.
Вот оно. Ультиматум. Этого-то он и боялся. Но тут взбунтовался его здравый смысл, да и обуздывать себя ему надоело. Терпение его лопнуло. Хватит разговоров, доводов и убеждений.
— Мне осточертели твои дурацкие приметы, Чарити Остин! — зарычал он с такой яростью, что жена содрогнулась. — Нет никаких джинксов, глупая ты баба! И я тебе это сейчас докажу!
Он выпустил ее так резко, что она покачнулась, и тут же, повергая ее в изумление, содрал с плеч свой элегантный сюртук и вывернул наизнанку. А затем, бешено сверкая глазами, сунул руки в рукава вывернутого сюртука и с вызовом улыбнулся жене.
— Р-Рейн? — Стараясь не показать своего изумления, Чарити нахмурила брови и сердито спросила: — Ты что это такое делаешь, а?
— Я собираюсь доказать тебе, что все твои приметы чушь собачья. — Он наклонился, снял с одной ноги элегантную бальную туфлю и отшвырнул прочь. Затем схватил жену за руку и потащил по галерее, широко, хотя и неуклюже, шагая.
