– А в чем дело?
Китти кусала губы и явно колебалась. Затем, наконец, решилась:
– Это случилось, когда вы в прошлый раз упали с лошади.
– Я помню. И у вас вырвалось мое настоящее имя.
– Да. «Мисс Девина», – крикнула я, потом готова была убить себя за такую неосторожность. Но что сказано, то сказано. Я испугалась, что лошадь потащит вас. Было так страшно.
– Я помню тот случай.
– Ну а мистер Лестранж был рядом… и слышал.
– Верно. Я допускала мысль, что он разобрал имя.
– Он был такой приятный добрый джентльмен. Всегда скажет словечко доброе, улыбнется. Честное слово, кроме Чарли, я никого… вы понимаете, о чем я. Я не хочу, чтобы что-то встало между мною и Чарли. С той поры я ни разу ни на кого не взглянула.
– Значит, вам… приглянулся мистер Лестранж?
В моем мозгу всплыл двор перед школой, на дворе стоит Грета Шрайнер и улыбается Роже Лестранжу. Я тогда почему-то вспомнила о Китти. Значит, он и Китти совратил, подумала я, совратил, чтобы через нее добыть сведения обо мне. Китти была привлекательной девушкой и, как однажды заметила Лилиас, относилась к породе тех, кто не умеет сказать «нет». Чем же он ее искусил? Каким-то обещанием, уверенностью в своей неотразимости?
– Он много спрашивал о вас и всяком прочем… о том, как умер ваш отец и как вас тогда обвинили.
– Понимаю.
– Я сказала, что видела ваш портрет в газете. Два раза сказала. Я тогда вырезала его и попросила одного человека прочитать мне, что написано в газете. Я сохранила вырезки… а он очень заинтересовался, и я показала их ему. Он взял, сказал, что хочет почитать. И не вернул вырезки. Мне очень стыдно. Только сделав это, я поняла, что не имела права. Но он был такой обходительный, я знала, что ничего не случится от того, что он узнает… Так ведь и было? Он всегда к вам хорошо относился.
Я молчала. Просто сидела и слушала.
– Я знала, что так и будет, но я обещала никому не говорить про вас, а тут взяла и сказала. Он был мужчиной, который мог вытянуть из девушки что угодно, если захочет. А вы и мисс Лилиас были так добры ко мне…
– Все в порядке, Китти, – сказала я. – Все кончилось, и он умер.
– Да, я слышала. Меня это потрясло, такой красивый мужчина.
– Ты не должна больше думать о красивых мужчинах, Китти, кроме, конечно, Чарли.
Она, как ребенок, пожала плечами и улыбнулась.
– Ох, как я рада, что все в порядке, – сказала она. А я не могла забыть, что нарушила слово.
Я расспросила Китти о ребенке и Чарли, прогулялась до домика у конюшни, чтобы посмотреть на девочку. Сказала Китти, что тоже стану матерью. В ее глазах сияла радость. У Китти было доброе сердце, и я понимала, что с ее плеч свалилось тяжкое бремя.
Ее в самом деле угнетала измена данному слову. Но теперь она призналась в содеянном и была прощена.
Я вернулась в Эдинбург и несколько следующих месяцев прожила в полном счастье. Я ни о чем не думала, кроме как о своем ребенке. Пока могла, довольно часто навещала Зиллу. Меня удивил ее интерес к предстоящему появлению ребенка на свет.
Однажды на выходе из дома я столкнулась с Хэмишем Воспером. Он был одет по моде в коричневый костюм в клетку, в петлице пиджака красовалась гвоздика. С преувеличенной любезностью он снял с головы шляпу и раскланялся со мной: я обратила внимание, что его черные волосы напомажены.
– Неужели мисс Девина? Честное слово, вы выглядите как нельзя лучше! – Он оценивающе, как мне показалось, оглядел меня.
– Спасибо, – сказала я.
– Все в порядке? – продолжал он.
– Да, в полном.
– Нам с вами одинаково повезло. – Он подмигнул.
– А ваши дела явно идут в гору.
Он залихватски хлопнул себя по бедру.
– Не жалуемся, не жалуемся.
– Ну что же, успехов вам.
Я была рада уйти. Хэмиш остался для меня таким же отталкивающим типом, каким был, когда сидел на кухне и с хитрым выражением на лице разглядывал служанок, теребя длинные черные лохмы, падавшие ему на плечи.
Мой сын родился в мае 1902 г., и именно в этом месяце кончилась, наконец, война в Южной Африке, после чего в Ференигинге был подписан мирный договор, по которому буры лишились своей независимости.
Мне очень хотелось узнать, как дела у Лилиас. Несомненно жизнь ее стала гораздо легче.
Дни мои были заняты сыном. В честь отца Ниниана мы назвали его Стивеном; деда и бабку так очаровал внук, что, как мне казалось, они почти простили мне мое незадачливое прошлое.
Что до меня, то в этот период моей жизни я сумел а забыть все, случившееся со мной когда-то.
Я показала мальчика Зилле. Она была в восторге. Прежде я мысли не допускала, что у нее может появиться интерес к детям. Зиллу полностью изменила болезнь. Раньше она все время жила ожиданием приключений, приятно возбуждавших ее; теперь же часто казалась мне человеком, смирившимся с судьбой.
Я не ожидала, что счастье может быть таким огромным, когда в основании его трагедия, без которой это счастье было бы невозможно. Я хорошо запомнила слова Зиллы: если бы не тот кошмар в прошлом, я никогда не встретила бы Ниниана. Значит, Стивен не появился бы на свет.
Я отправила Лилиас письмо с подробным рассказом о своем чудесном ребенке, а вскоре после окончания англобурской войны получила от нее ответ. Она тоже ждала ребенка. Связь между нами стала, казалось, еще прочнее. Мы вместе пережили тяжелые времена и вместе обрели счастье.
Счастье – довольно хрупкая вещь, но теперь, когда у меня были Ниниан и Стивен, я чувствовала себя в безопасности.
Шли месяцы. Стивен начал улыбаться, потом, ползать, потом проявлять признаки сообразительности. Он полюбил Зиллу. Ему нравилось сидеть у нее на коленях и смотреть на ее лицо. Его поразили рыжие волосы Зиллы. Она продолжала уделять массу времени своей внешности. Всегда была умело подкрашена, и глаза ее под темными бровями до сих пор лучились. Порою мне казалось, что она вовсе не больна – только исхудала.
Однажды мы услышали поразительную новость: Хэмиша Воспера убил в драке конкурент. Намекали на причастность к преступлению некоей эдинбургской мафии.
Затем выяснилось, что в течение некоторого времени шла борьба между двумя соперничавшими бандами – причем обе занимались нечистоплотными делами – и Хэмиш, возглавлявший одну из банд, стал жертвой второй. Такие люди, говорилось в прессе, позорят честный город Эдинбург.
Бандитов подозревали не только в том, что с помощью наркотических средств они предопределяли победителей на скачках, не давая выиграть более резвым лошадям со стороны, но и во многих других преступлениях.
«Мы не хотим, чтобы в Эдинбурге заправляли бандиты, – написал один журналист. – Смерть Хэмиша Воспера – это символ возмездия свыше, обрушившегося на одного из наших недостойных граждан».