Установилось молчание, Холли и Джейк, как ей показалось, обменялись тревожными взглядами. Потом Холли вздохнула:
— Я не вижу причины, почему мы должны делать вид, будто не знаем, что в действительности Сет хочет видеть именно тебя…
Ее перебил громкий стук ложек и детские крики.
— Рид! Росс! Сейчас же перестаньте и ешьте! — приказала Холли своим четырехлетним близнецам. Мальчики, несмотря на свою ангельскую красоту, были настоящими бесенятами.
С улыбками, способными смягчить любое сердце, близнецы взяли ложки, которыми только что дрались, и принялись послушно уплетать овсяную кашу, обмениваясь при этом хитрыми взглядами.
Мысленно поблагодарив малышей, которые выручили ее, Пенелопа положила салфетку возле тарелки с нетронутым завтраком и, извинившись, поторопилась выйти. Слова Холли лишь заставляли Пенелопу острее чувствовать свою вину перед Сетом. Она уже прошла половину комнаты, когда ее остановил голос брата:
— Он любит тебя, Пенелопа, но он не может ждать вечно.
Не поворачиваясь, Пенелопа кивнула и вышла.
Через полчаса она уже направлялась на кладбище. В первый раз со времени возвращения в Сан-Франциско она объехала стороной особняк Сета, чтобы, не дай Бог, не встретиться с ним.
Она приехала на кладбище, когда утренний туман только поднялся. Зеленая долина, где лежал Томми, была засажена вечнозелеными деревьями и кустами цветущей сирени и напоминала маленький кусочек рая на земле. Справа раскинулся красивый город, казавшийся этим утром таинственным в белой дымке. Слева был океан, бесконечная, изменчивая зеленовато-синяя водная гладь. Певчие птички, сидевшие на ветвях деревьев, распевали свои чудесные песни.
Кто-то (Пенелопа была уверена, что это Сет) положил огромный букет из лилий, роз и ирисов к ногам белого мраморного ангела на могиле Томми, снова напомнив ей, что она должна принять какое-то решение. Положив розовые розы рядом с кроликом, которого ангел держал в руках, Пенелопа прошептала:
— О Томми. Что мне делать? Я так люблю его, что не могу представить свою жизнь без него. Но я боюсь выйти за него замуж.
Охваченная противоречивыми чувствами, она опустилась на колени перед ангелом и начала раскладывать розы. Пока она покрывала цветами маленькую могилу, тихонько напевая колыбельную, стоявший рядом куст зашевелился. Оттуда выбрался большой серый кролик с тремя малышами. В то время как мать и два ее крольчонка мирно питались травой в нескольких метрах от нее, третий зверек отважно подобрался к ангелу, его носик быстро двигался, когда он смотрел на цветы Сета.
Пенелопа замерла и затаила дыхание, боясь спугнуть его. Как Томми понравился бы этот крольчонок! Она улыбнулась, удивительный покой воцарился в ее душе, когда она смотрела, как маленький зверек присел и стянул из букета понравившуюся ему зелень. Да, Томми очень нравились кролики. Пенелопа почувствовала его радость так, словно он сидел у нее на коленях и смеялся от удовольствия. Как и предсказывала Холли, он жил в ее сердце.
Пенелопа улыбалась, когда приехала в школу, ее улыбка стала еще веселее, как только она поздоровалась со своим классом. Все ее одиннадцать учеников от четырех до шестнадцати лет были детьми, которых не принимали в другие школы. Эти дети были такие же, как Томми, и больше других нуждались в любви и заботе. Они возродили в ней интерес к жизни, наполнили ее существование смыслом, и Пенелопа обожала каждого из них.
Все дни, которые она проводила со «своими детьми», обычно разучивая с ними простые песенки и читая им сказки, приносили ей большое удовольствие. Снова и снова поправляла она неуклюжие, а у некоторых скрюченные, как у Томми, пальчики, хвалила за каждую, удачную и неудачную, попытку застегнуть пуговицу, завязать шнурки.
Пенелопа уже в девятый раз показывала восьмилетней Хетти Лоуренс, как просунуть пуговицу в отверстие, когда тринадцатилетний Эммет Локвуд издал странный смешок и громко захлопал в ладоши.
— Посмотри, мисс Пэрриш, — произнес он, радостно указывая на свои правильно зашнурованные ботинки и застегнутый жакет.
— Хорошо сделано, Эммет! Прекрасно! — воскликнула она так, словно он освоил основы математики, и, обняв его худенькие плечи, объявила: — В качестве награды ты выбираешь, в какую игру мы будем играть дальше.
Он улыбнулся и покачал головой:
— Не надо игру. Ты пой.
Остальные дети согласно закивали головами, некоторые захлопали в ладоши и подхватили:
— Пой! Пой!
Пенелопа радостно заулыбалась. Нигде она не встречала столь отзывчивой публики, которая доставляла ей такое наслаждение, как эти дети.
— Ну хорошо, тогда слушайте эту песню, — согласилась она, села на пол, скрестив ноги, совершенно не думая о том, что ее черная шелковая юбка помнется.
После минутного раздумья она первый раз после смерти Томми запела свою «Песню снов». Когда она пела, ее мягкий голос переполнился нежностью, она видела образ Томми в каждом восторженном детском личике. Впервые за долгое время на душе у нее было спокойно, она закрыла глаза, и ее сердце тоже пело. Дети были совершенно очарованы и сидели не шевелясь.
Некоторое время после того, как затихла последняя нота, стояла полная тишина. Затем кто-то начал аплодировать. Через мгновение к нему присоединились другие, а потом раздалось: «Ура! Ура!»
Открыв глаза, Пенелопа увидела пару роскошных коричневых ботинок. Она подняла глаза выше и стала скользить взглядом по крепким ногам в золотисто-оливковых брюках, дальше по золотому шелковому жилету, наполовину скрытому под темно-оливковым сюртуком, отделанным светлой тесьмой. Еще выше ее взгляд встретился с парой сияющих светло-карих глаз.
— Сет! — воскликнула Пенелопа, поднимаясь на ноги и протягивая ему руку. — Как я рада видеть тебя!
Сет снял шляпу, на его губах заиграла улыбка, он шагнул в круг детей и сжал ее протянутую руку. Пенелопа так искренне обрадовалась встрече с Сетом, что сама себе удивилась. Она ожидала почувствовать боль, глубокую печаль, от которой страдала в первые, самые страшные недели после смерти Томми. Но ее наполняла только радость.
— Я знаю, мне не следовало мешать твоим занятиям, но я не мог больше ждать, — прошептал он, наклоняясь и целуя ее ладонь.
Она улыбнулась, глядя на голову, склонившуюся над ее рукой, голову, покрытую теперь густыми, блестящими волосами. Они стали более волнистыми и потемнели, напоминая золотой свадебный браслет ее прабабушки, а не спелую пшеницу, как раньше. Это были самые красивые волосы, какие она когда-либо встречала, и Пенелопа сказала ему об этом.
Он хмыкнул, выпрямляясь.
— Может быть, так лучше, хотя мне странно видеть себя таким обыкновенным. — Сет снова хмыкнул. — Но я перестал морщиться, когда смотрюсь в зеркало.
