Тяжелый топот позади приближался. Фелиситэ, не успевшая восстановить дыхание после поединка, понимала, что не сможет убежать далеко. Однако большинство моряков не умеют плавать. Не раздумывая, она бросилась в воду. Мощная волна ночного прилива преградила ей путь. В ту же секунду кто-то схватил ее сзади и, потеряв равновесие, она упала, увлекая за собой преследователя. Пенистый прибой тут же накрыл их обоих до плеч. Фелиситэ сопротивлялась, но Морган крепко прижал ее к сырому песку. Наклонившись, он посмотрел ей в глаза обжигающим взглядом.
— Господи, Фелиситэ, — проговорил он дрожащим от напряжения голосом, — что еще взбредет тебе в голову, чтобы травить мою душу?
Губы его отдавали солью, ромом и медовой сладостью сожаления. Поверил ли он, что она не участвовала В захвате его судна? Только какое значение имело это сейчас, если Морган сжимал ее в объятиях, а его уверенные и нежные прикосновения вызывали у нее такое чувство, словно в тело, сливаясь с кровью, проникает неустанный морской прибой.
Скинув сырую одежду, они разбросали ее на берегу. Теплая бирюзовая вода приятно ласкала кожу, а песок покалывал ее, прилипая к телу, но они не обращали на это внимания. С жадно слившимися губами и переплетенными руками они наслаждались безудержной любовью, упивались первобытным блаженством, обнаженные и в то же время начисто лишенные похоти. Фелиситэ слышала, как сильно бьется его сердце, когда он крепко прижимался к ней. Она испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение, ощущая мощные движения Моргана в своем теле, которые, казалось, совпадали с ритмом прибоя. Одновременно готовая лишиться чувств и охваченная неистовым желанием, она заставила его войти еще глубже и замерла, почувствовав, как кровь бурно запульсировала в жилах. Вся растворившись в этом ощущении, испытав прилив сладостного восторга, Фелиситэ, казалось, видела яркую луну сквозь опущенные веки, ее ослепительно белый свет, скользящий по мокрой блестящей коже. Наполненная призрачным свечением ночь окружала ее со всех сторон. В волнах вспыхивали искристые огоньки, а песок переливался желтым светом, словно алмазная пыль. Однако когда она взглянула в лицо склонившегося над ней мужчины, глаза ее горели почти осязаемым на ощупь экстазом, наполнявшим их мерцающим дрожащим огнем, самым ярким из всех огней на свете.
Прошла уже добрая половина утра, когда из зарослей стали поодиночке выходить женщины, застегивая на ходу платья, поправляя кружева и вытаскивая из волос сосновые иглы и листья. Следом появились мужчины. Некоторые стонали, жалея самих себя, всем видом давая понять, что с трудом держатся на ногах. Другие двигались медленно и грубо огрызались, если кто-то пробовал с ними заговорить. Однако большинство, судя по всему, были вполне довольны жизнью, собираясь как следует позавтракать.
Растрепанные женщины и лохматые почесывающиеся мужчины рыскали в поисках пищи, подбирая маниоковые пирожки и кусочки копченого мяса, в то время как в воздухе заклубился серый дымок вновь разведенных костров. Поскольку все тарелки покрывал толстый слой застывшего жира, пираты и их подруги обходились без них, перебрасывая горячие пирожки и мясо из ладони в ладонь, пока они не остывали. Они запивали еду пальмовым вином или ромом, а потом, в зависимости от своих привычек, облизывали сальные пальцы с основательностью разборчивых в пище людей или, наоборот, с жадностью голодных волков.
Покончив с трапезой, женщины поднялись на ноги и потянулись, после чего принялись поглядывать в сторону покачивающейся на волнах «Ла Паломы».
Пиратам, несмотря на все старания, так и не удалось уговорить женщин отложить отплытие. Им, по их словам, не следовало злоупотреблять гостеприимством столь приятной мужской компании. Изабелле, сидевшей рядом с обнимавшим ее за талию капитаном Бономмом, похоже, вовсе не хотелось покидать остров. Однако она тоже настаивала на отъезде, несмотря на то что француз что-то тихо нашептывал ей на ухо. В конце концов недовольные пираты перевезли женщин на корабль, по пути продолжая уговаривать их остаться. При этом они гребли так медленно, что дамы, по общему мнению, вернулись бы на судно скорее, если бы сели на весла сами.
Изабелла покидала остров одной из последних. В сопровождении капитана Бономма она приблизилась к Фелиситэ, стоявшей рядом с Морганом. С меланхоличной улыбкой, смягчившей строгие черты лица, она протянула руку ирландцу.
— Я покидаю этот остров с чувством сожаления, — проговорила она. — Свет требует от людей слишком много, правда, дружище? Я только сейчас поняла, сколь велики его требования.
— Долг, — ответил Морган, устремив на нее непроницаемый взгляд, — слово из четырех букв. Может, ты последуешь моему примеру и отречешься от него?
— Соблазн, конечно, велик, но я должна устоять. Хотя, наверное, можно найти способ сохранять верность долгу лишь отчасти.
Их слова казались простыми, однако они несли в себе какой-то скрытый смысл, который Фелиситэ чувствовала, но не могла разгадать. Она смотрела на них недоуменным взглядом, но стоило Изабелле обратиться к ней, как все ее сомнения сразу улетучились.
— Мне следует отблагодарить тебя, — сказала ирландка. — Устроить постель на песке, оказывается, не так уж и плохо. Я признательна тебе за совет.
Фелиситэ неожиданно поняла, что ей нравится эта женщина с высокомерными манерами и независимой сдержанностью. В другое время и при других обстоятельствах они могли бы стать друзьями. Однако сейчас, почувствовав на себе заинтересованные взгляды обоих мужчин, она лишь проговорила с улыбкой:
— Может быть, мы еще встретимся когда-нибудь.
— Да. Я молю Бога, чтобы это случилось, — ответила Палома, прежде чем обернулась к французу. — Прощай, — сказала она, положив ладонь ему на руку.
— Нет, только до свидания, — возразил он. — Я не желаю расставаться с тобой навсегда. Ни одно самое широкое море не помешает мне найти тебя снова.
— Возможно, — улыбнулась Палома с легким вызовом, — если только ром не сделает твой путь слишком извилистым, и наши дороги так и не пересекутся.
— С сего дня я трезвенник. — Эти слова капитан Жак Бономм произнес с благоговением торжественного обета.
— Хорошее обещание, но сумеешь ли ты его сдержать?
— Поживем — увидим.
— Да, — согласилась Изабелла, — может, и увидим.
Они отошли в сторону, французский пират нежно обнял аристократку, и их губы слились в поцелуе. Высвободившись из объятий, Изабелла направилась к вытащенному на песчаный берег баркасу. Устроившись на носу, она подняла руку в прощальном взмахе и отвернулась, устремив взгляд на ожидавший ее корабль.