«Я хочу стать богатым, мама. Не в масштабах Марблхеда, а в масштабах всего мира».
И он стал богатым. В банковских кругах его имя у всех на слуху. Он женился на богатой невесте и сам создал свое состояние. Стал миллионером.
«Странно, что мои мальчики так отличаются друг от друга. Впрочем, они давно уже не мальчики, — тут же, сама удивившись этому,» — подумала Эспер.
Генри уже сорок, Уолту тридцать три. Эспер перестала качаться и села прямо, прислушиваясь к тиканью часов с музыкальным боем и невидящими глазами глядя в пламя камина.
Все эти годы… Куда они уплыли? Мысленно оглянувшись назад она представила жизнь в виде длинной реки, которая протекала внутри этого дома… Когда-то она вышла из реки и удалилась от нее далеко в сторону. Это было то время, которое она провела с Ивэном в Нью-Йорке, а затем годы с Эймосом на Плезент-стрит.
Наверное, дом с самого начала знал, что она обязательно в него вернется. Он давал ей убежище и уют. Без этого приходилось трудно в жизни. Так трудно, как тогда, когда она невыносимо страдала, видя, как все Несчастнее и несчастнее становится Эймос в своих попытках приспособиться к ненавистной ему жизни. Он был смел и предельно честен во время всех процедур, связанных с его банкротством. Его поведение вызвало к нему определенное сочувствие в городе, который никогда до этого не признавал его. Некоторые из кредиторов в Марблхеде отказались выставить Эймосу свои иски. В результате у него забрали все, но оставили маленькую парусную мастерскую в гавани.
Эймос принял эту мастерскую и долгое время упрямо пытался расширить производство новой оснастки. Прежний владелец мастерской очень помог ему. Он остался исключительно из доброго расположения к Эймосу. Благодаря наплыву дачников и их яхтам, мастерская скоро начала давать небольшой доход Но Эймос уже был другим Пожар на фабрике что-то надломил в нем. На глазах Эспер он превратился в старика. Она ничем не могла помочь ему, только смотрела на это угасание и скорбела.
А однажды днем в конце лета Эймос пришел домой ужинать и сообщил ей, что мистер Томпсон из Бостона, владелец «Черного Ястреба», сделал ему заказ на два полных комплекта новых парусов для своего яла.
— Но это же прекрасно! — воскликнула она. — Ты разве не рад, милый?
Эспер на всю жизнь запомнила тот его смех, услышав который, сыновья изумленно уставились на отца.
— Он называл меня «кэпом», — сказал Эймос. — Хлопнул меня по спине и велел поторапливаться. Он живет на перешейке. Говорит, что, мол, почему бы мне как-нибудь не заглянуть к нему со всей семьей. Он, мол, живет пока один. Говорит, что вы залюбуетесь всякими украшениями и заграничной мебелью…
Эспер тогда смущенно и неуверенно улыбнулась и сказала:
— В самом деле, Эймос, почему бы нам не сходить туда? Думаю, он сделал тебе крупный заказ.
— Денег вполне хватит на то, чтобы перебраться в Цинциннати.
Поначалу это известие потрясло Эспер, но она никогда не позволяла себе выражать сомнения в правоте его поступков. Эймос прослышал о каком-то небольшом обувном бизнесе, возглавляемом каким-то молодым человеком. Говорил, что ему наверняка удастся уговорить этого молодого человека взять к себе опытного компаньона на правах партнера. Маленькая надежда вернулась к Эймосу. Все последние дни, проведенные перед отъездом, они были с женой очень близки. Эймос сказал, что выпишет их к себе, как только сможет себе это позволить. Через месяц им действительно пришел вызов в Цинциннати, только не от Эймоса, а от администрации больницы, где он умирал от воспаления легких, подхваченного во время бесцельных шатаний по холодным и ветреным городским улицам в поисках работы, которая устроила бы его лучше, чем то обувное производство, обманувшее его ожидания.
Эспер сразу же отправилась в дорогу. Она успела как раз вовремя. Эймос умер у нее на руках. Перед самым концом он узнал ее и пробормотал что-то насчет мальчиков, уделяя особое внимание Генри. Эспер гораздо позже догадалась о смысле его малопонятных предсмертных слов: он говорил, что Генри позаботится о ней.
Эспер вздохнула и снова откинулась на спинку кресла-качалки.
Эймос умер, и у нее было разбито сердце… Да, тысячу раз была права та полоумная старуха тетка Криз с Джин-джер-бред-Хилл пятьюдесятью годами раньше. Неужели она действительно была ясновидящей. А может, она просто без всякого труда с высоты своих лет и житейской мудрости разбиралась во всех тонкостях женской судьбы?
«Тебе будет казаться, что горе уже ничем не поправишь, сердце уже ничем не залатаешь, но время все вылечит, попомни мое слово. Сердце — штука крепкая».
Время действительно все вылечило. Да у Эспер ведь и не было другого выхода, как только скрепить свое разбитое сердце. Трещины и шрамы остались, но сердце работало. Ей надо было воспитывать сыновей, заботиться о матери и содержать дом. Еще целых пять лет…
Они жили тем, что приносила им гостиница. Город менялся у них на глазах. Менялись и постояльцы. После пожара семьдесят седьмого года некоторым фабрикантам удалось отстроиться заново, и они пытались продолжать свой прежний бизнес. Но эта борьба была обречена на поражение. В восемьдесят восьмом году начались рабочие беспорядки и случился еще один страшный пожар. Марблхед утратил конкурентоспособность. В восемьдесят пятом, когда дела в городе шли совсем худо, Марблхед-Отель не смог восстановить лицензию. Тогда-то Эспер и начала брать себе постояльцев. Это были дачники, отдыхающие, благодаря которым город и держался. Многие жители Марблхеда ненавидели приезжих за их назойливость и высокомерное покровительство, но ничего нельзя было поделать.
Вскоре Марблхед после краткого и бесплодного заигрывания с идеями промышленной революции вновь обернулся лицом к морю и стал зарабатывать себе хлеб насущный привычным образом. Впрочем, не совсем так, как раньше. Не рыбным промыслом. Тогда жители Марблхеда по крайней мере работали на себя. Теперь же они работали на отдыхающих: обслуживали их прогулочные лодки и яхты. Они не любили это дело, не любили яхтсменов, которые фактически вытаскивали город из экономической пропасти. Не любили точно так же, как раньше Эспер презирала фабрикантов, которые спасали город от голода в те времена, когда плохо шла рыбная ловля.
«Смотри на вещи прямо и принимай их такими, какие они есть», — говаривала Сьюзэн.
Все менялось внешне, но оставалось прежним внутренне. Внутренне не изменился город. Внутренне не изменился ее дом, как считала Эспер. И осознание этого на протяжении многих лет согревало ей душу. Внешне, конечно, кое-что обновилось Вот, например, устроили новую кухню, две ванные наверху. Но сущность дома не изменилась. Дом укреплял ее дух. Теперь оставалось только изумляться тому, как она в юности не замечала этой красоты, как же глуха была она к голосу дома!
