К. Вебстер
Правила Реннера
Переводчик: Катя Д.
Редакторы: Настёна
Обложка: Wolf A.
Вычитка: Иришка К.
Посвящается
Непристойному человеку, который научил эту девушку всему, что она знает.
Люблю тебя, мистер Вебстер.
Любить — это ничто.
Быть любимым — это нечто.
Но любить и быть любимым — это все.
Т. Толис
Пролог
Адам
Лето 2002 года
Бах! Бах! Бах! Бах! Бах!
Я рычу и разворачиваю свой М14, мой палец нажимает на спусковой крючок, чтобы выстрелить в ублюдков, подкравшихся ко мне.
— Бонилла! — кричу я, пока поливаю свинцом нескольких ублюдочных талибов.
Он отвечает стрельбой откуда-то впереди меня и убирает ещё несколько человек, которые преследуют меня, как проклятые плотоядные зомби. Я тащу задницу к моему лучшему другу и остальной части нашего подразделения, когда огонь взрывается в задней части моего бедра.
Блядь.
Меня подстрелили.
Ещё один обжигающий удар по правому плечу, и я падаю лицом вниз. Плоть на моей щеке разрывается, когда я качусь по земле.
Я сейчас умру.
Прямо здесь.
В девятнадцать грёбаных лет.
— Реннер!
Грохот выстрелов вокруг меня становится приглушённым и затихает. Я умираю. Это происходит. Блядь. Я не готов, чёрт возьми.
— Реннер!
— Реннер.
Звуки войны полностью исчезли, и единственное, что можно услышать, это гудение и писк машин рядом с моей больничной койкой. Болеутоляющее уже давно перестало действовать, и я вздрагиваю от осознания этого, моя рука слепо тянется к кнопке, чтобы вызвать медсестру для ещё одной дозы лекарства.
— Реннер.
Мне требуется мгновение, чтобы полностью сморгнуть оцепенение, и когда я это делаю, то обнаруживаю, что мой лучший друг Матео Бонилла смотрит на меня. Его чёрные брови озабоченно сдвинуты.
— Эй, — хриплю. Оглядывая стол рядом со мной, я ищу ледяную воду, которая поможет моему пересохшему горлу. Я помню, где нахожусь. Там же, где был последние две недели.
В аду.
На самом деле нет, но это действительно похоже на то, когда медсёстры возят меня на физиотерапию каждый день. Пуля полностью раздробила мою левую коленную чашечку, войдя сзади. Она срикошетила, разрывая связки и дробя кость, но то, что почти оборвало мою жизнь — это пуля пробившая мою заднюю большеберцовую артерию. И если бы не врач, находившийся в нескольких футах от меня, я бы истёк кровью прежде, чем кто-нибудь понял, что произошло.
К счастью, у меня был Матео.
Он оттащил меня в безопасное место и наложил жгут.
Мой лучший друг спас мне жизнь.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, его взгляд скользит по моему лицу.
Я знаю, что выгляжу дерьмово. Гравий разорвал часть моей левой щеки, лба и подбородка — это чудо, что мои веки остались невредимыми. Медсёстры проделывают огромную работу, отвлекая меня каждый раз, когда я упоминаю об этом. У меня ещё не хватило смелости посмотреть в зеркало.
— Бывало и лучше, — проворчал я и стиснул зубы, когда пульсирующая волна боли прокатилась по моей ноге. — Ты можешь позвать сюда чёртову медсестру?
Матео находит медсестру, и через двадцать минут я лечу высоко, чертовски счастливый. Обычно он уходит, как только меня затягивает, но сегодня друг задерживается. Я цепляюсь за реальность достаточно, чтобы, наконец, выдать слова, не ломаясь. Последнее, что мужчина хочет делать, это рыдать как чёртов ребёнок перед своим другом.
— Тэ, — бормочу я его прозвище. — Спасибо тебе.
Он посмеивается и качает головой.
— Пустяки.
Я пронзаю его жёстким взглядом.
— Это не пустяки. Ты — причина, по которой я всё ещё здесь, чувак. Я у тебя в большом долгу.
— Да, да, — произносит он с улыбкой на губах. — Когда тебе станет лучше, я попрошу тебя об услуге няни. Из-за старой леди у меня нет секса, пока у нас есть двухлетка, сидящая на корточках в нашей постели.
Я улыбаюсь, но у меня нет сил смеяться. Он безостановочно говорит о своём ребёнке. Однажды я встречусь с ней и позволю ему и его пуэрториканской богине-жене сделать ещё детей.
— Я могу посидеть с ребёнком одну ночь, — говорю я ему, — но сколько тебе нужно? Три минуты?
— Отвали, хромоножка, — шутит он.
Я показываю ему средний палец, и мы оба замолкаем. Несмотря на наши шутки, мы оба были очень сильно потрясены после того дня в Афганистане. Половина нашего подразделения не справилась. Матео делает «храброе лицо», но я знаю, что он мысленно имеет дело с тем же дерьмом, что и я. Нам предстоит долгий путь.
— Я уезжаю в Тампу на следующей неделе. — Его напряжённый взгляд устремлён на меня, в нём отражается боль.
— На сколько? Везёшь жену и ребёнка в отпуск?
Он трёт свою челюсть.
— Я там дислоцировался.
У меня внутри всё переворачивается. Мы с Матео знаем друг друга уже год, с тех пор как я поступил в морскую пехоту в восемнадцать лет. Не видеть и не работать с ним каждый день, приводит в состояние шока.
Не то, чтобы я смог дальше работать в любом случае.
— Не делай этого, — ворчит он. — Я видел слишком много наших парней, которые зарывались в яму жалости к себе и отчаяния. Они никогда не вылезают обратно. Тебе нужно поправиться и убраться отсюда нахуй, чувак. Поезжай домой. Возвращайся к маме.
Я снова стреляю в него взглядом.
— Как только я выйду отсюда, я присоединюсь к тебе.
— Нет, — произносит друг со вздохом. — Только не с такими ранами. Ты закончил, Адам. Поправляйся и заканчивай колледж. Добейся чего-нибудь в жизни, что не потребует от тебя носить оружие. Расслабься и наслаждайся жизнью. Найди себе жену.
До одиннадцатого сентября я планировал получить диплом о среднем образовании. Я хотел преподавать и, возможно, попасть в административную часть, как моя мама. Она была заместителем директора в средней школе Брауна, где я учился, в течение двадцати трёх лет. Но потом эти долбаные террористы попытались уничтожить Америку, и я передумал. Преподавание казалось неважным, когда я мог быть там, меняя мир к лучшему — убивая мудаков, которые пытались убить нас и тех, кого мы любили.
— Мы будем поддерживать связь, — заверяет он меня. — Я приеду на Рождество.
Я стискиваю зубы и киваю.
— Не пропадай. И, Те?
— Да?
— Я всё ещё в долгу перед тобой.
Он широко улыбается мне.
— Не волнуйся, хромоножка, я припомню об этом дерьме в один прекрасный день.
И с этими словами я смотрю, как мой лучший друг уходит.
Глава 1
Адам
Наши дни
— Я этого не делал. — Зейн Маллинс сидит, развалившись, напротив меня, ухмыляясь. Я знаю, что этот ублюдок сделал это, потому что так показывает камера.
— Порча школьной собственности — это основание для исключения, — говорю я с тяжёлым вздохом.
Он проводит пальцами по своим растрёпанным чёрным волосам и пожимает плечами.
— Я всё равно не люблю ходить в школу. Хокинс — мудак.
— Не ругайся, — ворчу я. Но он прав. Джейк Хокинс — мудак. Но он баскетбольный тренер этой школы и ценится большинством людей в этом городе. — Порча школьной собственности в восемнадцать лет означает, что у нас есть основания для твоего ареста.
Это привлекает внимание парня.
Он садится, уже не сутулясь, и хмурится.
— Мужик, не будь таким.
Я поправляю галстук, прежде чем встать.
— Ты не можешь писать оскорбительные заявления на двери кабинета тренера Хокинса. И точка. Или на чьей-либо двери, если уж на то пошло.
