Как странно! В самый счастливый день в моей жизни, в день, когда я истинно стал собой, мне снился прожженный окурками, проткнутый шпильками каблуков и облеванный темно-серый ковролин. Хотя, не уверен, что он был темно-серым, потому как, во-первых, видел я его за облаками темно-серого сигаретного дыма, или может быть через пелену свих собственных глаз. Вполне возможно, что ковролин был светло-серым, а может быть даже и белым, но когда-то очень давно, тогда, когда я еще не родился. Но если честно, то вряд ли, уж очень он был серым, не мог он так бесстыдно забыть о своей «чистой» природе. Так вот, в самый счастливый день в своей жизни, а точнее не день, а ночь, или, может, в период только что начинающегося дня, после самого счастливого. Не могу назвать его самым счастливым, потому как «самый», он только один, и мне посчастливилось его пережить, мне повезло, и теперь я точно знаю, что больше такого не дня не будет. В ту ночь, когда мне должно было сниться, по всем моим представлениям долгой предшествующей этому моменту жизни, нечто максимально прекрасное, мне снился ужасный грязный ковролин, напоминающий сукно на биллиардном столе в дешевом клубе, на окраине города, куда, однажды, привел меня одни мой мужчина, с ним я тогда был женщиной. Клуб, о котором я говорю, относился к тем местам, где в гуще дешевых сигаретных выхлопов, можно обнаружить лишь два сорта людей (хотя я далеко не уверен, что бывает больше). Одни представляют собой подростков от двенадцати до шестнадцати, или может, семнадцати с их подружками, такого же возраста, выкрашенными под новогодних елок в борделе. Подростки пьют дешевое пиво, курят беспредельно много, но не затягиваются, преимущественно дешевые сигареты, впрочем, других тут не продают. Подросток выстреливает своим кий, громко восклицая нецензурные слова, так же бесцельно и быстро, как выскакивают его член из штанов, мгновенно извергая поток горящей лавы, обрызгивая собственные брюки, короткую юбчонку своей подружки и ее дешевые красные трусики. Она воскликнет: «Ах, ты,… что же мне теперь делать, мама же увидит!», и, уткнувшись руками в ладони, попытается заплакать, а он рассмеется, удовлетворенный и довольный собой.
Такие вот подростки, населяют и заселяют смрадную, тусклую биллиардную, окучиваясь вокруг стола, издавая звуки, напоминающие смесь боевого клича подстреленных кабанчиков и оргазм, кого, я тогда определить, не мог, но полагаю, что звуки, издаваемые при оргазме, у всех трахающихся существо одинаковы.
Второй тип, обитающих в этих темных, шумных катакомбах, это все те же самые подростки, только в увеличенном варианте. Теперь уже повзрослевшие, остепенившиеся и обретшие чувство собственной значимости, они разбиваются на группы поменьше, и так же неуклюже и кучно толпятся вокруг столов. Несмотря на то, что их количество теперь можно сосчитать, места они занимают столь же, поскольку количество теперь компенсируется размерами. Дело в том, что вместе со своим остепенением и повзрослением, они приобретают внешнюю атрибутику взрослых кабанчиков – пивное брюшко у самцов и целлюлитные ляжки у самочек.
Пьют они все то же дешевое пиво и курят все те же сигареты, но теперь уже затягиваясь (научились), звуки издают тоже похожие, лишь тона на два пониже, ну и накала и страсти в голосе появляется больше. Движения их кий становятся, в соответствии с их движениями в постели: твердыми, решительными, напористыми, устойчивыми, уверенными, держатся он и долго, не сдаются, редко мажут, или напротив – мягкими, вялыми, медленными и малозаметными.
Но результат всегда один – попорченное сукно, запечатлевающее и впитывающее оргазм кий, в виде царапин, порезов, следов от бычков, блевотины…
Теперь, я сплю, в мой самый счастливый день, или первый день, следующий за ним, и мне снится ковралин на полу в коридоре дешевой гостиницы, даже не гостиницы, а мотеля, в котором я провожу самую счастливую ночь в своей жизни, вспоминая вонючее сукно, дешевых биллиардных столов, которое мне пришлось отведать, тогда, в тот момент, когда я был женщиной…
Отчего, в самую счастливую ночь в своей жизни, я думал про ковралин, я не знаю. Возможно, дело было в том, что вечером, в самый счастливый день в своей жизни, я шел абсолютно пьяный по коридору, в котором лежал этот самый ковралин прожженный сигаретами, облеванный и обконченный, я шел и смотрел на него. В тот вечер, я шел абсолютно пьяный, правой рукой я, под талию поддерживал свою любимую, единственную женщину, другой рукой я держал ключи от дешевого номера в этой дешевой гостинице (уж слишком не хочется произносить слово – мотель). Моя любимая женщина была так же пьяна, как и я, и, обняв меня левой рукой за шею, смотрела в пол, на этот грязный ковралин, произнося: «Какое счастье!»
– Смотри! – внезапно сказала она, – Таракан ползет! Как ты думаешь, это таракан мальчик, или таракан девочка?
Я посмотрел вниз, но таракана не увидел, его не было, а может, он был, просто слился в моем сознании с каким то грязным пятном. Вот тот момент и запечатлелся у меня в голове и снился мне в эту ночь.
– А как бы тебе хотелось, дорогая? – спросил я свою любимую женщину, – Чтобы это был мальчик, или девочка?
– Не знаю! – ответила она, – Мне, пожалуй, все равно!
– Мне тоже! – сказал я, и продолжил, когда мы подошли к номеру, – Мы то с тобой знаем, что нет ни мальчиков, ни девочек…
Они кивнула и, как только я отпер дверь, ввалилась в номер…
Теперь я с трудом вспоминаю, что было тогда, в самый счастливый день в нашей жизни, наверное, потому, что все материальные воспоминания, предметы, вещи, тела, время, мысли, перестали существовать после образования нашей вечности. Но, так как я полагаю, что самый счастливый день – самый важный, то я постараюсь воспроизвести все как можно подробнее. К сожалению, не все умеют распознать этот день, запечатлеть его и сохранить в том виде, в котором он был вам дан, нам с моей любой женщиной это удалось. Мы сохранили его навсегда. Именно поэтому пишу столь подробно, стараясь не упустить ничего, рассказать вам все детали. Как я уже говорил, это довольно трудно, так как, во-первых, прошла уже целая вечность с этого дня, во-вторых, не прошло и секунды, а в-третьих, мы были пьяны и счастливы…
Помню, что помимо грязного ковролина – сукна, мне еще снилось то ощущение, которое, я испытываю и сейчас, что надо обязательно написать обо всем этом. Я тогда не знал, как у меня это получится, да и получится ли вообще, я ведь никогда не писал до этого, да и времени мне тогда казалось, у меня не будет. Я был так наивен, у меня оказалась целая вечность. Но, как это не парадоксально, я тогда знал, что мне будет очень трудно описать все то, что со мной случилось, потому как все происходящее сотрется из моей памяти, сгладится ощущением вечной благодати и счастья, которые, обретя тогда, я решил навсегда сохранить. И я знал, что чем дальше, тем труднее мне будет описать все в тех чувствах и эмоциях, в которых живут люди, потому как я просто забуду, что существует что-то помимо абсолютного счастья…
