Лаура Паркер
Опасная компания
Сначала он ее не заметил. Бывают и более удачные с художественной точки зрения композиции.
Пока он пробирался вниз по крутому склону, ведущему к берегу моря, под его поношенными туристическими ботинками перекатывалась и проскальзывала галька. Мягкая выцветшая ткань его джинсов плотно облегала мускулистые ноги. Он легко шагал вниз, с поросшей тростником насыпи к берегу из мелкого галечника. Типичное побережье Новой Англии.
Наконец он остановился, вынул из просторного кармана своей теплой замшевой куртки телефотообъектив и установил его на камере, с которой обращался с непринужденностью человека, давно привыкшего считать ее предметом первой необходимости.
Многолетний опыт подтверждал: людей и животных фотографировать лучше, когда они об этом не подозревают. Телефотооптика позволяла ему испытывать драматизм непосредственной близости к объекту одновременно с возможностью дистанцироваться, сохранить некую объективность. Именно так он предпочитал смотреть на мир.
Осень в Коннектикуте… Он почти забыл запахи и приметы мест, где прошло его детство. Крики чаек, круживших у него над головой, в прохладном воздухе звучали более печально и пронзительно, чем обычно. На горизонте жемчужно-серые воды пролива Лонг-Айленд казались темным пятном на более светлом фоне неба. Запахи сосны, соленой воды и приближающихся морозов незаметно вновь будили детские воспоминания, пока он занимался съемкой природы.
Вторую и третью пленки он посвятил людям на берегу. Щелчки и тихое жужжание автоматической перемотки пленки складывались в особый ритм, соответствующий его внутреннему состоянию, которое, по всей вероятности, и подсказывало верную раскадровку действительности. Он навел видоискатель на пожилую пару в свитерах и вязаных шапочках, прогуливавшуюся вдалеке от воды. Они трогательно держались за руки. Он подсмотрел взгляд, в котором читалась уютная привычка видеть рядом другого, — и навсегда запечатлел переплетение их немолодых рук.
Она попала в поле зрения в тот момент, когда он поднес к глазам камеру с только что заряженной пленкой. Он никогда не делал слащавых снимков, предоставляя это другим — простым фотографам. Он был фотожурналистом, что подразумевало определенный уровень профессионализма. «Снимки стоят слов» — таков был его девиз.
Он замер, когда ее лицо оказалось в фокусе. Оно не было безукоризненным, но ему оно сразу показалось удивительным.
Когда он спустился по тропе, она стояла у кромки воды одна. Девушка придерживала на груди раздуваемый ветром свитерок, бесстрашно вступая в воды холодного прибоя, волны которого лизали ее босые ноги. Вельветовые брюки она закатала до колен, обнажив стройные икры, изящные щиколотки и аристократически высокий подъем ступни. Он улыбнулся, вспомнив замечание отца, что высокий подъем — верный признак породы.
Высококлассная леди упрямо сжимала губы. Именно поэтому он заметил у нее шрам — серебристую нить полумесяцем на персиковом румянце загорелой щеки — и улыбнулся.
Этот дефект отличал ее от остальных красивых лиц, которые ему приходилось видеть.
Что до ее черт, то они воспринимались им словно на ощупь: бархатистая гладкость кожи, шелковая бахрома темно-русых волос, выбивающихся из-под белой вязаной шапочки, нежный изгиб щеки, упрямый подбородок. Уголки глаз, цвет которых он не смог определить, были чуть опущены.
Блеснувшая слезинка уничтожила его последние сомнения насчет того, следует ли за ней наблюдать. Подбородок задрожал, но потом застыл, словно какая-то внутренняя борьба закончилась волевой победой.
Наведя объектив, он заметил, как она прячет кулаки в карманы брюк и смотрит в ту сторону, откуда пришел он. Его сердце вдруг замерло, когда она посмотрела прямо на него.
Он не мог бы облечь в слова то чувство, которое охватило его, когда она не отвела взгляда, не догадываясь о том, что он встретился с ее глазами благодаря чудесному объективу. За годы работы фотожурналистом он сталкивался лицом к лицу с вооруженными мятежниками, несколько раз смотрел в дула винтовок, но никогда не чувствовал себя таким уязвимым, как в эти мгновения. Казалось, она видит его — постороннего, подглядывающего за жизнью окружающих его людей.
Ее губы приоткрылись, словно она собиралась заговорить и, возможно, бросить ему слова укора. Но ему не было стыдно. В эту секунду он ощутил неожиданный прилив желания, охватившего все его существо. Будь она в пределах досягаемости, он схватил бы ее за плечи, прижал к себе и приник бы к ее манящим губам.
Эта мощная, ничем не сдерживаемая волна страсти заставила его действовать. Ему необходимо было запечатлеть ее, чтобы потом неспешно изучить все ее черты. Однако камера не щелкнула, не зажужжала.
Поразившись, он резко опустил камеру и только тогда понял, что случилось. Совершенно бессознательно он уже заполнил всю пленку ее изображениями.
Скользя взглядом по кромке воды, он узнал ее удалявшуюся фигурку и поразился тому, насколько она маленькая. Ему казалось, что она близко — на расстоянии вытянутой руки… поцелуя. Но сотни метров разделяли их. Та слезинка была не для него, как и манящее движение ее губ, которое пробудило в нем такой острый приступ желания.
Он посмотрел ей вслед, запоздало поднял руку, чтобы помахать, но окликать не стал. Что он мог сказать? «Не уходите, я хочу с вами познакомиться»?..
Его рука бессильно опустилась. Он даже не был уверен в том, что ему действительно хочется с ней познакомиться. Единственное, что он мог бы сказать твердо, — она ему желанна.
Эта мысль заставила его замереть. И все-таки он был не из тех, кто бросается действовать, потакая низменным инстинктам. Она скорее всего вызвала бы полицию.
Он решил, что слишком много работал в последнее время.
Смущенный этими странными минутами, он мрачно улыбнулся и начал подниматься обратно по склону. У него иссякло желание наблюдать, и в следующий раз он ограничит свой профессиональный интерес более безобидными пляжными сценами.
— Миссис Манчестер? Э-ге-ге! Миссис Манчестер! Джорджиана услышала и остановилась на верхней ступеньке лестницы у входной двери. Брови у нее досадливо нахмурились. Хотя она стала миссис Манчестер почти месяц назад, она по-прежнему удивлялась, когда к ней обращались таким образом.
Повернувшись, она увидела Кору Уолтон, та направлялась к ней с соседнего двора. Ее волосы, подстриженные скобкой, были подобны чистому серебру. Как обычно, она была одета для работы в саду: коротенький халат и шаровары — так она упорно именовала брюки.
